Потому что слишком больно. И каждую секунду, пока мы продолжали смотреть друг на друга, у меня внутри всё разрывалось от безысходности.

— Полина, пожалуйста…

— Не надо, — мой голос сорвался на сиплый шёпот, знаменуя собой неумолимо надвигающуюся истерику, поддаваться которой я не хотела. Не в этот раз, когда пришла пора взрослеть, смотреть правде в глаза и учиться стойко выносить последствия собственных необдуманных поступков.

А вот его настойчивости я вынуждена была поддаться, просто не имея ни единого шанса защититься или сбежать. Максим крепко обхватил мои запястья — почти так же, как во время нашей последней ссоры в коридоре гимназии — и настойчиво потянул к себе, отчего внутренности сжались в сильном спазме от страха. Ничего сейчас не казалось настолько же невыносимо страшным, как возможность снова оказаться в его объятиях и уже не суметь из них выбраться.

Проклятый капкан собственных эмоций, плотно сомкнувшийся вокруг моего тела.

— Пойдём со мной, — вопреки моим страхам и позорным ожиданиям, он и не собирался предпринимать каких-либо попыток обнять меня, просто уводил вслед за собой в спальню. Там подвёл к кровати и усадил на неё, сам присел передо мной на колени, так и не отпустив мои руки, и безуспешно пытался поймать мой панически скачущий по собственным коленям взгляд. — Поль, я не знаю, что именно ты услышала и как могла всё это воспринять. Если это из-за Ники, то…

— Я не хочу это обсуждать, — тут же вскинулась я и попыталась подняться, безуспешно вырывая свои запястья из его цепких пальцев, но лишь причинила самой себе боль. Кожу под прикосновениями жгло и пощипывало, и это стало очередным триггером, после которого слёзы с новой силой начали скатываться по щекам.

— Значит, я просто расскажу всё как было, — выпалил Иванов с раздражением, которое обычно появлялось каждый раз, когда ему не удавалось взять контроль над ситуацией. — Она спала с моим братом, до того как мы начали встречаться. Но когда я ещё до начала каких-либо отношений спрашивал Артёма, было ли что-нибудь, он с уверенностью сказал нет, а сам ещё и ей сказал не рассказывать мне правду. Вот про что мы на самом деле сейчас говорили: именно с тех пор, как всё это стало мне известно, я и не могу нормально с ним общаться. Потому что он меня обманул, и до сих пор отказывается открыто это признать, находя себе какие-то отговорки.

— Откуда ты знаешь, что именно так и всё и было?

— Она сама мне рассказала, когда мы поссорились из-за того, что я якобы слишком много внимания уделял брату. Хотела наглядно продемонстрировать, какой он на самом деле мудак, — он поморщился и наконец ослабил хватку, видимо, заметив, что я оцепенела от услышанного и не собираюсь больше предпринимать попыток к побегу. — Я пытался не драматизировать, хотя ни на мгновение не поверил в Тёмин лепет про то, что он ничего не помнит и не хотел меня попусту расстраивать. А через месяц он устроил нам то хуево признание, и меня окончательно переклинило. Меня бесит всё, связанное с ним. Меня бесит он сам, как бы он себя ни вёл, что бы ни говорил и какие бы поступки теперь ни совершал. И я не могу ему больше доверять даже в сущих мелочах, понимаешь? Ну как бы я отпустил тебя с ним к этому ублюдку Яну, Поль?

Его ладони обхватили моё лицо, вынуждая поднять голову и посмотреть ему в глаза, взгляд которых легко и непринуждённо сдирал с меня всю защитную скорлупу, пробирался сквозь напускную решимость и жертвенность к самой сердцевине, пылающей от боли. Он прижался своим лбом к моему, горячий воздух вылетел из его рта и растворился на моих до сих пор подрагивающих губах, и я понимала, к чему всё снова идёт, но не могла остановиться. Не смогла бы независимо от того, какие объяснения у него нашлись и нашлись бы вообще. Не смогла бы, даже зная, что все его слова могут быть ложью.

— Я сам знаю, что в прошлом делал много плохих вещей. Я действительно мог вмешаться десятки раз, мог плюнуть на всё и хотя бы уйти из той компании, но оставался и просто молча наблюдал за тем, что они вытворяли. И я не собираюсь теперь искать себе оправдания, но… я никогда тебе не врал, я клянусь. Можешь презирать меня, ненавидеть или считать слабаком, просто знай: всё, что я говорил и делал по отношению к тебе, было искренним.

Я потянулась к нему, но смогла достать лишь до ворота футболки и тут же вцепилась в него пальцами, жалобно всхлипывая. Максим быстро поднялся с пола, сел рядом и прижал мою голову к своему плечу, успокаивающе водил по волосам, хотя теперь я чувствовала, как его самого слегка потряхивало.

И, вопреки всем данным самой себе обещаниям, я снова ему верила. Верила плескавшемуся в глазах отчаянию, срывающемуся от волнения голосу и испуганно дрожащим рукам. Верила клятвам, которые могли быть насквозь пропитаны ложью. Верила сдавливающей боли под рёбрами, беспрестанно напоминающей о том, что мне проще поверить, чем найти силы пойти против собственных чувств и оттолкнуть его.

— Ты мне очень дорога, Полина, и я не хочу тебя потерять. Понимаю, что моё прошлое вряд ли вписывается в рамки твоих моральных принципов, и именно поэтому я надеялся, что удастся максимально скрыть его от тебя, но видишь — не получается. Извини, что мне приходится вываливать на тебя всё это дерьмо, — пылко шептал он, своей горячей ладонью прожигая мне кожу между лопаток даже через ткань футболки.

— Максим, я не собираюсь корить тебя за твоё прошлое. Мы все ошибаемся, — я приподняла голову, чтобы потереться носом о его шею, ощутить любимый аромат и успокаивающее тепло. Меня морозило, и внутри всё до сих пор неприятно вибрировало после перенесённого стресса и очередной порции откровений о его старой жизни, оставивших после себя настолько противное гнилостное послевкусие, что хотелось как можно скорее прополоскать рот и помыться, натирая кожу мочалкой докрасна.

Нет, я не лукавила, говоря о том, что не собираюсь обвинять его за то, что он творил когда-то. Но на душе всё равно становилось мерзко от того количества грязи, в котором уже успели искупаться мои же сверстники. И Наташа…

Наташа!

— Максим, а до этого вы с Артёмом… вы говорили про Наташу? — невозможно было не почувствовать, как Иванов напрягся: мышцы его плеча под моей ладонью превратились в стальные пластины, готовые принять на себя удар любой силы. В принципе, подтверждения уже не требовалось, да и мне эта догадка пришла сразу же, стоило лишь вспомнить упоминание в разговоре Яна, будь он проклят. — Что они с ней сделали? Максим, скажи мне, что там произошло?

Он пугающе долго молчал и, не выдержав, я отстранилась так далеко, как могла, снова оказавшись перехвачена его ладонями, на этот раз сомкнувшимися на локтях. Его взгляд настойчиво исследовал ворсинки лежащего у нас под ногами ковра, а на щеках выступил алый румянец, выглядевший искусственно-яркими пятнами на лице, до сих пор остававшемся бледным.

Я не была уверена, что когда-либо прежде видела его настолько стыдящимся того, что следовало произнести. Даже признание о наркотиках далось ему с большей решимостью, но сейчас Максим медлил, тянул до последнего, то ли собираясь с силами, то ли подбирая слова, а меня уже выкручивало от страха и проносящихся в мыслях кошмарных предположений.