— Я знаю, Поль, — его голос был тихим, хрипловатым, настолько невыносимо усталым, что у меня ком посреди горла встал. Я видела, каким беззащитным и отчаявшимся он стал в этот момент, но стояла напротив, как нелепая статуя, с опущенной вниз головой и безвольно повисшими вдоль тела руками и не могла ничего сделать. Просто не знала ни единого способа помочь ему справиться со всем дерьмом, постоянно подкидываемым жизнью. — Ты прости меня за это. У меня давно уже всё идёт по пизде, и чем сильнее я стараюсь поступать так, как будет правильно, тем большим пиздецом это оборачивается в итоге.

Могла поспорить, что я на самом деле и шага не сделала: меня притянуло к Максиму сверхъестественной и необъяснимой силой, приманило его будоражащим запахом, просто перебросило в пространстве прямиком в его объятия. Не находилось подходящих слов утешения, не хватало запала, чтобы встать на цыпочки и попытаться дотянуться до его губ, поэтому всё, что мне оставалось, — водить кончиками пальцев по его спине и ждать, когда он снова возьмёт всё в свои руки.

— Ты пока переоденься, а я скоро вернусь, — я не успела опомниться, как он уже выскользнул за дверь, ничего больше не объяснив.

Докатились: теперь Иванов начинает сбегать от проблем и предложенных им же разговоров! Осталось дождаться, когда он решит запереться от меня в туалете, и можно смело утверждать, что всякая гадость действительно передаётся половым путём.

Задумавшись, я переодевалась очень медленно и неторопливо. И когда кто-то снаружи уверенно дёрнул ручку двери, мне пришлось ошалело одёргивать вниз очередную любезно предоставленную для сна футболку и мысленно линчевать себя за то, что не додумалась закрыться перед тем, как раздеваться до одних трусов, когда в доме находилось ещё три крайне непредсказуемых парня.

Ну ладно, от Миши я ничего плохого не ожидала, а вот братья Максима точно являли собой смертельно опасное оружие. И если Артём был скорее бомбой, долго и громко отсчитывающей остающиеся до взрыва секунды, то Никита походил на ядовитый газ без цвета и запаха, поражающий исподтишка и сразу наповал.

— Ты чего так дёргаешься? — удивился Иванов, успев заметить, как я ошалело метнулась к кровати и попыталась прыгнуть под одеяло. — Пока ты здесь, никто не будет вламываться без спроса, — он замолчал, а потом как-то очень неуверенно добавил: — Надеюсь.

С собой он принёс наполовину целую бутылку белого вина, бутылку с лимонадом и внушительных размеров деревянную миску, оказавшуюся наполненной печеньем-грибочками с шоколадными шляпками. Расставив всё это добро у себя на прикроватной тумбочке, он спокойно подвинул меня на кровати и уселся рядом.

— Будешь? — он кивнул на печенье и, получив отказ, принялся поглощать его сам, отправляя в рот сразу по три-четыре грибочка и задумчиво уставившись в стену напротив. Потом, покосившись на меня и заметив изумлённо-насмешливый взгляд, закатил глаза и пробурчал: — Ну да, я заедаю стресс. Почему все считают, что так только девочкам можно делать?

— Думала, ты будешь запивать стресс, — кивнула я в сторону бутылки с вином.

— Не, это я вообще для тебя взял. На всякий случай. Последняя моя попытка запить стресс закончилась суточным запоем на пару со Славой, после которого мне захотелось вздёрнуться ещё сильнее, чем прежде. Это было как раз после того, как мы ходили тебя с вечеринки забирать.

— Да, помню, когда ты на меня обиделся.

— Я не обиделся. Просто психанул, что ты пошла с этой дурой, а потом ещё… не очень-то хотел рассказывать про то, что я вообще-то бывший наркоман.

— Тогда зачем рассказал?

— Потому что лучше рассказать всю правду самому, чем гадать, какие именно слухи до тебя бы дошли. Ну и… хотел посмотреть на твою реакцию, если честно. Оценить всю степень презрения и отвращения, с которыми ты на меня посмотришь, — пожал плечами он и грустно усмехнулся, по-видимому вспоминая те несколько мрачных, пропитанных отчаянием и болью дней. А ведь тогда я и правда думала, что всему пришёл конец, и пыталась ухватиться хоть за одну призрачную тень надежды на то, что всё ещё может стать как прежде. Готова была вернуться к перепалкам, злобным взглядам и подстроенным столкновениям, лишь бы иметь возможность общаться с ним в эти редкие моменты.

А выходило, что пока я сжирала себя за совершённые ошибки и заранее оплакивала свою влюблённость, он, видите ли, с горя бухал с другом!

— Придурок, — обиженно буркнула я, отвесив ему шуточный подзатыльник и тут же скрестила руки на груди. — Кто бы подумал, что ты можешь быть настолько самокритичен.

— О, ну я вообще-то полон сюрпризов и неожиданностей.

— Например, ты не толстеешь с таким вот питанием, — мой взгляд невольно упал в миску, за это время успевшую опустеть уже наполовину, а потом поднялся обратно к лицу Максима, становившегося всё более расслабленным и довольным по мере поглощения убойной дозы углеводов.

— Я просто бегаю.

— Бегаешь?

— Ну, последние два месяца я бегал за тобой, но это оказалось даже тяжелее, чем по десять километров по утрам, — ехидно отозвался он и широко улыбнулся, когда мои щёки порозовели, а взгляд смущённо опустился на колени. Мне не хотелось даже задумываться о том, как вышло столь долго не замечать очевидного. Хотя, не настолько уж очевидного: было бы странно принимать его повышенное внимание ко мне за что-то большее, чем очередную попытку задеть, ведь мы так яростно враждовали друг с другом. Да, конечно, я знала, что мальчики любят дёргать понравившихся девочек за косички, но не называть же их идиотками и доводить до слёз, и не получать за это случайно разбитый нос.

Два месяца! Это же как раз с самого Хэллоуина. А я ещё, идиотка, крутила пальцем у виска, когда Наташа отпускала шуточки о том, что Иванов меня в коридорах караулит, и не обращала внимания, когда Марго осторожно спрашивала, как там у нас с ним дела, отмахивалась и огрызалась «всё ещё бесим друг друга». Даже они увидели и всё поняли, а я… нет, ну правда идиотка. Тут с сентябрьским Максимом действительно не поспоришь.

— Почему ты сразу не рассказал мне про брата? — решилась спросить я, пристально вглядываясь в то, как тут же поменялось его лицо: только недавно появившаяся расслабленность вновь уступила место тоске, серой тенью опустившейся на него.

— Потому что мне было стыдно, — ему приходилось выталкивать из себя слова, бьющие по слуху маленькими камушками и приносящие с собой боль. — Мы почти полгода вообще с Артёмом не разговаривали, а потом где-то в Алжирской деревне у него воспалился аппендицит, и он чуть не умер, пока его довезли до больницы, и на фоне этого, конечно, нам с Никитой уже стало глубоко посрать, с кем он там спит. Если бы не огромный шрам, оставшийся от операции, я бы, кстати, был уверен, что Тёма всё это придумал или подстроил, с него станется. И вот тогда я как-то с этим смирился, но принять… не могу. Всё равно не могу.

— Рита рассказывала, что раньше он…

— Ебал всех подряд?

— …был бабником, — закончила я начатую мысль, поморщившись. Меня аж передёрнуло от грубости его формулировки и того, с какой издевательски-надменной интонацией она была произнесена. Хотя, наверное, стоило давно уже осознать, что для него вполне нормальным казалось не только говорить такое, но и делать.