– Чтобы отблагодарить вас.

Такой ответ его озадачил.

– Отблагодарить? Меня? За что?

– Вы сделали это хорошо.

– Я сделал?.. – Чувствуя себя глупо, он взглянул на маленький крестик. Но ведь это она сделала его, не он.

– Кудда, – добавила она и залилась слезами.

Ощущая себя абсолютно беспомощным, Фредегар протянул к ней руки, а она с удивительной для нее силой схватила их и прижала к своему лицу.

– Дитя мое…

Это проявление горя было неожиданным и ошеломляющим, словно прилетевший неизвестно откуда порыв сильного ветра, который вдруг врывается в лес, ломая ветки и валя дубы. Все ее тело содрогалось от рыданий; она все крепче прижимала его узловатые пальцы к своим глазницам, точно хотела не остановить ими поток слез, а выдавить свои глаза.

Она плакала беззвучно – или почти беззвучно, насколько беззвучно может человек выплакивать свое сердце. Придыхания, шмыганье носом, но никаких всхлипываний.

Фредегар позволил ей держать его за руки и ждал, пока порыв этот не уляжется сам собой. И думал. Кудда. Она хотела поблагодарить его за то, что он все правильно сделал для ее брата.

Неужели возможно, чтобы такой ребенок все понимал? Неужели прощение, которого он так жаждал, он сможет найти в ее руках?

Спазмы стали не такими сильными, паузы между ними увеличились. Но он по-прежнему ничего не говорил, позволял ей выплакаться, прижимая его руки к своим глазам.

Наконец она судорожно вдохнула и немного отстранилась, продолжая держать его за руки. Теперь она внимательно смотрела на них, на их желтоватую кожу, на мокрые от ее слез утолщенные суставы пальцев. Фредегар тоже рассматривал свои руки так, будто никогда их до этого не видел.

Внезапно ее левая рука сжала его правую.

– Эта рука?

– Что – эта рука?

– Вы убили Кудду этой рукой и ножом моего отца.

Он медленно кивнул.

Она отпустила его руки.

– А я толкнула его обеими. – Лицо ее было пустым, а голос – тусклым.

Ее слова упали в его сознание, словно в глубокую темную воду, а потом, покачиваясь, медленно опустились на дно.

Через несколько мгновений он спросил:

– Нарочно? – Но ответ он знал и так – для этого ее кивок был ему не нужен. – Ты рассердилась?

Она слегка пожала плечами:

– Он опять был пьян. И опять смеялся надо мной.

– Но ведь ты не хотела причинять ему боль? – Он предлагал ей пересмотр и отмену приговора, предлагал способ выбраться из сетей, в которые она попала, и видел, что она это понимает.

Но она подняла свое остроносое личико, выставила вперед подбородок, и жилы на ее тонкой шейке натянулись.

– Не так все просто. Я именно хотела причинить ему боль. Не уверена, что я хотела его убить, но в тот миг я желала ему смерти.

– Однако… – он обязан был уточнить для себя этот момент, – однако ты же не хотела, чтобы он упал в огонь и сгорел?

Она покачала головой – короткий испуганный жест, округлившиеся огромные глаза, словно напоминание ему о том, какая же она еще юная.

– Ох, дитя мое… – Он постарался вспомнить ее имя. – Винн. Уживаться с другими людьми – это самое тяжелое из того, к чему призывает нас Господь.

– Я думала, он просто споткнется, и собиралась убежать. Я думала, что он побьет меня. Но он зацепился за камень и упал, и не вставал. Он упал в огонь! – Голос ее надломился, и он, услышав готовящийся сорваться вопль, схватил ее руки и держал их, пока она снова не задышала ровно. – И я не пыталась вытащить его. Я думала, что он притворяется. А потом я почувствовала запах паленого. Он горел. И пахло жареным мясом. – Она содрогнулась всем телом. – Я не могла смотреть на это. Я просто убежала.

Фредегар чувствовал, как у него самого от волнения колотится сердце. Только сейчас он осознал, что в тот день в кузнице он не задумывался. Двигался со зловещим спокойствием, соборовал и убил мальчика, потом горячо убеждал Ингельда принять тело на монастырский погост – как будто захоронение вблизи священного места, где совершаются таинства, могло как-то компенсировать то, что усопший не исповедовался перед смертью. Как будто то, что он, оборвав мучения Кудды и вырыв яму на священной земле, благодаря чему душа юноши найдет дорогу в рай, сможет заглушить боль, живущую в нем после резни в Нуайоне, в которой каким-то образом уцелел он один. Он разжал пальцы, и она опустила руки.

– Вы помогли этому уйти, – прошептала она.

Он горестно покачал головой:

– Это не уйдет никогда. Посмотри на меня, Винн. – Она послушно подняла глаза. – Ты должна принять то, что ты это сделала, – так же, как и я. То, что мы сделали и чего сделать не смогли. И мы должны сожалеть и раскаиваться, раскаиваться так, чтобы сердце наше разбивалось каждый день до самого конца нашей жизни.

Она нахмурилась и кивнула.

– Но, – он предостерегающе поднял руку, хотя она даже рта не открыла. Фредегар только сейчас понял, что никогда раньше не позволял себе таких мыслей. – Но мы не должны брать на себя чужую вину. Господу нашему это ненавистно так же, как когда мы не признаем нашу истинную вину. Ты рассердилась на брата. Ты толкнула его. Это привело к ужасным последствиям, но разве этого ты хотела? – Сможет ли она понять его?

Он подумал, не рассказать ли ей про Нуайон, про то, как он зазвонил в колокол и таким образом – сам не зная того – подал врагам сигнал к атаке в момент, когда все пилигримы, все жители и все монахи, кроме него одного, уже были на пути в церковь, где должна была отправляться торжественная месса.

Зазвонил в колокол и тем самым спустил с цепи Дьявола.

– Нет. – Он понял, что произнес это вслух, только тогда, когда взгляд его вновь упал на бледное нахмурившееся личико ребенка.

Он едва заметно улыбнулся и покачал головой. Он помогал ей нести ее бремя. Могла ли она сделать то же самое для него? Может быть, ему нужно пойти в Йорк и исповедоваться там? А может быть, и не стоит этого делать. Ведь Ратрамнус послал его сюда именно во искупление грехов, верно? Они сделают Хихреда первым священником, а потом и аббатом Донмута. Теперь он это понял. Но если его место здесь, он постарается сбросить бремя вины и принять на себя новое бремя, бремя любви, – и с еще большим энтузиазмом, чем до сих пор.

А с чего лучше начать, как не с этого ребенка, с которым они теперь неразрывно связаны одной кровью?

– Винн, – серьезно сказал он. – А твой отец, он разрешит тебе делать разные вещи для церкви? – Крест для алтаря. Канделябры. Им столько всего сюда нужно! Она совсем юная, но она научится.

Она пожала плечами, изобразив на лице равнодушие, но его это не обмануло.

– Начнем еще раз?