Мне стоит вернуться к истории движения несотрудничества. Пока начатая братьями Али активная агитация в поддержку халифата шла полным ходом, я подолгу беседовал об этом с мауланой Абдулом Бари, ныне покойным, и другими улемами. Особенно нас интересовал вопрос о том, до какой степени мусульмане могли соблюдать принцип ненасилия. В результате все они согласились, что ислам не запрещает своим сторонникам стремиться к ненасилию в политической борьбе. Более того, если мусульмане поклялись соблюдать такой принцип, они просто обязаны следовать ему. Наконец на конференции халифата была выдвинута резолюция о несотрудничестве. После продолжительного обсуждения она была принята. Я отчетливо помню, как однажды комитет заседал в Аллахабаде всю ночь, обсуждая эту резолюцию. Сначала Хаким Сахиб скептически отнесся к возможности осуществления ненасильственного несотрудничества на практике. Но как только он отбросил свой скептицизм, он сразу отдался движению всей душой, а его помощь нашему общему делу оказалась бесценной.

Вскоре я предложил резолюцию о несотрудничестве на политической конференции в Гуджарате. Возражения оппозиции сводились к тому, что провинциальная конференция не может принимать резолюции до того, как они будут одобрены Конгрессом. Я отвечал, что подобное ограничение относится только к движению назад, а что касается движения вперед, в будущее, то здесь подведомственная организация не только может, но и просто обязана действовать, если у ее членов есть смелость и уверенность в себе. Не требуется особого разрешения, доказывал я, чтобы поддержать престиж центральной организации при условии, что все делается на свой страх и риск. Затем предложение обсуждалось по существу, и, хотя дебаты были очень активными, можно сказать, что они проходили в атмосфере «разумной сдержанности». После голосования резолюцию объявили принятой, так как ее поддержало подавляющее большинство делегатов. Успешному завершению дискуссии в немалой степени способствовали такие влиятельные личности, как Валлабхаи и Аббас Тьябджи. Последний был избран председателем конференции и с самого начала выступал в поддержку резолюции о несотрудничестве.

Всеиндийский комитет Конгресса решил провести чрезвычайную сессию в сентябре 1920 года в Калькутте, чтобы рассмотреть этот же вопрос. Шли масштабные приготовления. Лала Ладжпат Рай был избран председателем. Из Бомбея в Калькутту пустили специальные поезда для членов Конгресса и сторонников халифатского движения. В Калькутте собрались многочисленные делегаты и гости.

По просьбе мауланы Шауката Али я подготовил проект резолюции о несотрудничестве прямо в поезде. Прежде я по мере возможности старался избегать слова «ненасильственное» в моих записях, зато оно непременно звучало в моих речах. Я еще не до конца продумал свой словарь и обнаружил, что санскритское слово «ненасилие» не поможет донести до чисто мусульманской аудитории суть моей мысли. Поэтому я обратился за помощью к маулане Абул Каламу Азаду. Он предложил слово ба-аман для «ненасилия», а для «несотрудничества» — тарк-и-малават.

Так и получилось, что, пока я все еще был занят поисками подходящих слов на хинди, гуджарати и урду, меня попросили составить текст резолюции о несотрудничестве для предстоящей насыщенной сессии Конгресса. И в первом варианте текста я случайно опустил слово «ненасильственное». Не заметив этого промаха, я передал текст резолюции маулане Шаукату Али, который ехал со мной в одном купе. Только ночью я обнаружил ошибку. Утром мне пришлось послать Махадева с запиской, в которой говорилось о необходимости исправить ошибку до того, как мой черновик отправят в печать. Но выяснилось, что его напечатали раньше, и вставить опущенное слово уже не представлялось возможным. Комитет заседал тем же вечером, и я был вынужден вносить исправления в отпечатанные экземпляры. Позже я убедился, какие невероятные трудности могли возникнуть, если бы я приехал без заранее подготовленного текста резолюции.

И тем не менее мое положение все равно было плачевным. Я понятия не имел, кто поддержит резолюцию, а кто станет возражать против нее. Я также не знал, как отнесется к ней Лаладжи. Передо мной была величавая фаланга бойцов-ветеранов, собравшихся, чтобы сражаться в Калькутте. В их число вошли доктор Безант, пандит Малавияджи, адвокат Виджаярагхавачария, пандит Мотилалджи и Дешбандху.

В моей резолюции я призывал прибегнуть к несотрудничеству лишь для того, чтобы исправить вопиющие ошибки, допущенные правительством в Пенджабе и в решении халифатского вопроса. Это не пришлось по душе Виджаярагхавачария.

— Зачем сосредотачиваться на отдельных неправильных действиях правительства, провозглашая начало кампании несотрудничества? Отсутствие самоуправления — вот самая большая несправедливость, от которой страдает вся страна. Именно против этого и должна быть направлена кампания, — заявил он.

Пандит Мотилалджи тоже настаивал на включении требования свараджа в текст резолюции. Я учел их пожелания и внес необходимые изменения в резолюцию, которую приняли после серьезной, утомительной и по-настоящему бурной дискуссии.

Мотилалджи стал первым лидером, присоединившимся к движению. Я до сих пор помню наши дружеские беседы о резолюции. Он предложил внести в текст еще некоторые изменения, с которыми я согласился. Более того, он взялся привлечь к нам Дешбандху. Тот сердцем был готов присоединиться к нам, но не верил в способность народа выполнить условия программы. Только на Конгрессе в Нагпуре он и Лаладжи окончательно примкнули к движению.

Во время чрезвычайной сессии я особенно жалел о смерти Локаманьи. Я до сих пор твердо уверен: будь Локаманья тогда еще жив, он благословил бы меня в моей борьбе. Но даже если бы он и не поддержал моей позиции, я все равно принял бы его мнение и усвоил данный им урок. Наши взгляды на многие вопросы были разными, но при этом между нами никогда не было вражды. Он постоянно напоминал мне, что узы нашей дружбы нерасторжимы. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, события того дня, когда он умер, живо встают перед моим мысленным взором. Это случилось около полуночи. Патвардхан, работавший тогда со мной, сообщил мне о смерти Локаманьи по телефону. В тот момент я находился в окружении своих товарищей, и совершенно невольно с моих губ сорвалось:

— Моей самой надежной опоры больше нет!

Движение несотрудничества в то время набирало силу, и я с нетерпением ожидал от Локаманьи слов поощрения и воодушевления. Каким было бы его мнение на завершающей стадии движения несотрудничества — неизвестно. Только одно я знаю наверняка: пустота, оставшаяся после его кончины, тяжело обрушилась на всех, кто присутствовал на сессии в Калькутте. Каждый чувствовал, как сильно не хватает его присутствия в час перелома, наступившего в национальной истории.

Резолюции, принятые в Калькутте, должны были быть одобрены на ежегодной нагпурской сессии. В Нагпур так же, как и в Калькутту, приехало множество делегатов и гостей. Число делегатов Конгресса тогда еще никак не ограничивалось. Если я правильно помню, в Нагпуре собралось примерно четырнадцать тысяч человек. Лаладжи настоял на некоторых изменениях в пункте о бойкоте школ, и я не возражал. Несколько правок было внесено и по настоянию Дешбандху, а затем резолюция о несотрудничестве была единогласно принята.