Не думаю, что я видел ручной ткацкий станок или прялку до 1908 года, когда написал о них в «Хинд савадж» и назвал лекарством от стремительного обнищания индийцев. Я также предположил, что любой инструмент, который поможет Индии избавиться от вопиющей бедности, станет и инструментом достижения свараджа, самоуправления. Даже вернувшись в Индию из Южной Африки в 1915 году, я еще ни разу не видел прялки. Когда в Сабармати был основан ашрам, мы установили там ткацкие станки, но сразу же столкнулись с трудностями. Все мы были людьми свободных профессий, и ни один из нас не занимался прежде каким-либо ремеслом. Нам был необходим специалист по ткачеству, который обучил бы нас этой работе. Мы нашли такого человека в Паланпуре, но он не поделился с нами всеми секретами своего искусства. Однако Маганлал Ганди был не из тех, кто легко сдается. Он обладал редким даром разбираться в работе различных механизмов и за короткое время сумел обучиться ткацкому ремеслу сам и обучить ему некоторых других обитателей ашрама.

Мы решили носить одежду исключительно из ткани собственного производства, а потому готовились отказаться от фабричных тканей. Все члены ашрама приняли решение одеваться в ткани, изготовленные вручную из индийской пряжи. Эта идея оказалась очень удачной, поскольку позволила нам пообщаться с ткачами, узнать, как они живут и сколько продукции производят, какие у них возникают сложности, когда они приобретают пряжу, как и почему их так часто обманывают и, наконец, почему их долги постоянно растут. Конечно, нам не сразу удалось изготавливать достаточное количество ткани, а потому мы стали покупать продукцию у ткачей, работавших на ручных станках. Впрочем, готовую ткань из индийской пряжи оказалось нелегко купить как у торговцев, так и у самих ткачей. Вся действительно качественная ткань изготавливалась из импортной пряжи, поскольку индийские фабрики с этой задачей не справлялись. Даже сегодня индийской пряжи высокого качества крайне мало, а пряжу высшего качества наши фабрики и вовсе не способны производить. Лишь ценой невероятных усилий мы сумели все же найти ткачей, согласившихся ткать для нас из индийской пряжи, и только при условии, что ашрам выкупит всю продукцию, которую они смогут произвести. Надевая одежду из ткани, сделанной из фабричной пряжи, и пропагандируя свой опыт среди друзей, мы стали добровольно представлять интересы индийских прядильных фабрик, а также многое узнали о том, как ими управляют и какие сложности возникают при этом. Стало понятно, что фабрики стремились к расширению производства, а их сотрудничество с мастерами, которые работали на ручных ткацких станках, было вынужденным и непостоянным. Мы с нетерпением ждали возможности начать производить собственную пряжу. Мы поняли, что если не станем самостоятельными в этой сфере, то всегда будем зависеть от фабрик, а вряд ли можно было принести пользу стране, оставаясь не более чем представителями индийских прядильных предприятий.

Возникали все новые трудности. Мы не могли найти ни прялки, ни прядильщика, который обучил бы нас своему ремеслу. У нас в ашраме были колеса и бобины, но мы не представляли, как использовать эти части прялки. Однажды Калидас Джавери нашел женщину, которая, по его словам, могла показать нам, как правильно прясть. Мы отправили к ней одного из наиболее легко обучаемых обитателей ашрама, но даже он вернулся ни с чем.

Шло время, и я становился все более нетерпеливым. Любого посетителя ашрама, у которого были хоть какие-то представления о прядильном деле, я буквально засыпал вопросами. Этим ремеслом в прошлом занимались исключительно женщины, и, если в каком-то отдаленном уголке страны еще можно было найти прялку, сделать это могла, казалось бы, только представительница прекрасного пола.

В 1917 году товарищи из Гуджарата пригласили меня в Бхаруч в качестве председателя учебно-просветительской конференции. Именно там я познакомился с удивительной женщиной, которую звали Гангабен Маджмундар. Эта вдова была необыкновенно предприимчива. Ее образование было самым примитивым, но ее отвага и здравый смысл помогали ей превосходить наших самых образованных леди. Ей уже удалось избавиться от страха перед неприкасаемыми, она уверенно общалась с представителями низших слоев общества и помогала им. Она располагала некоторыми средствами, а ее потребности при этом были невелики. Гангабен была очень крепкой, всюду ходила без сопровождения и уверенно держалась в седле. Еще ближе я познакомился с ней на конференции в Годхре. Там я поделился с ней всеми своими печалями и рассказал о поисках чаркха. Она облегчила мои страдания, твердо пообещав заняться поисками ручной прялки.

Наконец, после долгих скитаний по Гуджарату, Гангабен нашла ручную прялку в Виджапуре, в княжестве Барода. Там у многих женщин были прялки, но они давно посчитали их бесполезными деревяшками и побросали на чердаках. Они заявили Гангабен, что готовы снова прясть, если их обеспечат чесальными лентами и если у них будут регулярно покупать произведенную ими пряжу. Гангабен сообщила мне эту радостную новость. Вот только чесальные ленты стали настоящей головной болью. Впрочем, стоило мне сказать об этом Умару Собани, как он немедленно стал присылать достаточное количество лент со своей фабрики. Я отправил Гангабен полученные от Умара Собани чесальные ленты, и вскоре пряжа стала поступать к нам в таких количествах, что мы не успевали ее использовать.

Щедрость Умара Собани была безгранична, но я не хотел злоупотреблять ею. Я чувствовал себя неловко, регулярно получая от него ленты. Более того, мне казалось неправильным использовать фабричные чесальные ленты. Если мы пользовались ими, то почему не могли тогда брать с фабрики и готовую пряжу? Ведь наверняка в прошлом фабрики не снабжали прядильщиц чесальными лентами. Как же они тогда изготавливали эти ленты сами? Раздумывая над этим, я попросил Гангабен найти чесальщика. Она с обычной уверенностью в себе взялась за поиски и вскоре нашла чесальщика, согласившегося вычесывать хлопок. Он запросил тридцать пять рупий в месяц, если не больше. В то время цена не показалась мне чрезмерной. Чесальщик обучил нескольких наших молодых людей своему ремеслу. Я тут же начал искать хлопок в Бомбее, и Яшвант Прасад Десаи помог мне в этом. Предприятие, созданное Гангабен, стало процветать, и результат превзошел все мои самые смелые ожидания. Гангабен также отыскала ткачей, которые согласились работать с пряжей, произведенной в Виджапуре, и уже совсем скоро виджапурская кхади стала очень популярна.

Прялка заняла почетное место в нашем ашраме. Маганлал Ганди продемонстрировал нам свои выдающиеся способности и значительно усовершенствовал ее. Через какое-то время прядильные колеса и все прочие части прялки стали производиться непосредственно в ашраме. Первый рулон кхади, целиком сделанный в ашраме, стоил семнадцать анн за ярд. Я без колебаний предложил нашу грубоватую ткань своим друзьям, и они охотно купили ее.

В Бомбее я был фактически прикован к постели, но мне хватило сил продолжать свои поиски и там. Мне удалось найти двух прядильщиц. Они брали по рупии за сир пряжи, то есть примерно три четверти фунта. В то время у меня еще не было четких представлений о том, сколько должна стоить кхади, и я не считал эту цену слишком высокой. Тем более речь шла о пряже, произведенной вручную. Но, сравнив расценки в Виджапуре с теми, что предлагались мне в Бомбее, я понял, что меня обманывают. Прядильщицы отказывались снизить цену, и я распрощался с ними. Однако свою задачу они все же выполнили: они обучили прядильному ремеслу наших шримати — Авантикабай, Рамибай Камдар, Васуматибен и вдовую мать Шанкарлала Банкера. Колесо стало весело жужжать в моей комнате, и я не преувеличу, если скажу, что этот легкий шумок помог мне поправиться. Впрочем, я готов признать, что звуки прялки оказывают на человека скорее психологическое, чем физиологическое воздействие. Тем не менее это только доказывает, как тесно психология человека связана с его физиологией.