фразу, после чего вернула громкость. Танцевать она могла и всерьез, и пародийно — сейчас было второе. Филипп стал недвижим и, должно быть, выглядел глупо:

— Как… играть?

— Очень просто! А для чего я заварила всю эту кашу?

— Я полагал… что вы бескорыстно…

— А я — бескорыстно! — кричала она, продолжая дергаться в ритме. — Ваш театр… ничего не должен платить мне! Я еще сама… внесу в это дело… сколько понадобится!.. На декорации… на костюмы! Танцуйте, танцуйте! Что?!.. Не нужна вам такая артистка, скажете?

Нет, так нельзя было разговаривать. Тем более о таком. Девчонка нарочно прибегала к механическому раскрепощению хард-рока, чтобы осмелеть, подойдя наконец к главному.

— Скажете, не нужна?

Он сам убрал в аппарате звук.

— Нет, пока я ничего не скажу… А ваш отец — он в курсе дела?

— В курсе другие. Полковник Корвинс, например. Он теперь будет командовать зрелищами… вам его слова достаточно. Кто вам, кстати, сделал хороший амулет надежности? Он! Очень может быть, что в эту минуту он читает «Исповедь лгуньи»… А если я поласковей взгляну на прыщи его сына, он все для нас сделает! Вот. Знает про это еще майор Вич, он тоже — за. А папа… ну, понимаете, он не успел воспитать в себе художественный вкус. Из всего искусства его одна кинохроника интересует и детективы. Но нам с вами нечего обращать на это внимание! Отец узнает потом… лучше, если на премьере уже. В один вечер сделается самым горячим театралом: меня-то он любит, в этом можете не сомневаться! — Она сама себя перебила. — Сеньор Филипп, я танцевать хочу! Мы говорим, говорим…

И она опять врубила систему. На этот раз децибелы были умеренные, но все равно следовало переждать, помолчать, а он все-таки прокричал сквозь наглые синкопы:

— Какую же роль вы облюбовали там?

— Что?

— Какую роль, спрашиваю?

— Анны, конечно! — Розовая, с оскаленными зубками, Инфанта шла в танце на него, он пятился. — Меньше, чем на главную роль, и замахиваться не стоит, верно?

— Но Анне двадцать два года!

— А вот и нет! Незачем так старить ее… Посмотрите сами! Ей меньше!

Удивленно поглядывая на эту вакханку с ее пластическими радостями, он взял в руки экземпляр в кофейной обложке. На второй странице четкая печать сообщила ему про героиню:

«АННА — монахиня, 18 лет».

— О-о… так тут уже и соавторство ваше…

— Что? Не слышу… А восемнадцать мне дадут, не бойтесь, — тем более в длинном платье… Сеньор Филипп, я вам еще покажу свой танец среди бутылок! Ни одной не роняю — увидите! Нельзя Анне такую сценку вставить?

— Слушаюсь! Когда речь идет о монахине — ничего нет проще!

— Как? Что вы сказали?

— Неважно. А роль пантеры там не потребуется?

— Издеваетесь?

— Почему? Не так уж это сложно…

Тут появилась горничная Кармела с новым блюдом, и внимание Инфанты переключилось:

— Что там у тебя, Кармела?

— Десерт, сеньорита. Горячий шоколад с ромом, ананасы…

— А-а, ну поставь. — И снова к Филиппу. — Так вы сделаете, что я прошу?

Вместо ответа он сам, не понукаемый ею, а по своей охоте, в присутствии горничной, вызывая у нее оторопь и смех, пустился в этот хард-рок — теперь, когда Мария-Корнелия уже перестала. Нелепо выходило у него? Тем лучше!

— Не сделаете?

— Что за вопрос! — выкрикивал он. — Даже сам сыграю пантеру! Или того леопарда… на чьей шкуре вы сидеть предлагали… Этот ведь один и тот же зверь — знаете? Одно только отличие: она — брюнетка! Нет, неплохо, по-моему: открывается занавес — и героиня… то есть вы, с трезубцем в руке… сидит на шкуре автора!

Пальчик Инфанты ткнул в стоп-клавишу системы.

— Я рада, сеньор Филипп, что растормошила вас… а то вы такой были квелый вначале… Мы с вами еще повеселимся, только сейчас я жду настоящего ответа. Даете роль? — Она и впрямь не шутила.

Промокнув платком влажный лоб, Филипп попытался задобрить ее улыбкой:

— А можно после десерта?

15

В радиокомнате, где все это слушали, старый Гуго возбудился очень, с него летела перхоть:

— Моя кровь! В юности меня жутко тянуло на сцену! Чуть-чуть не сбежал из дому с бродячим балаганом… В девчонке моя кровь, говорю тебе.

Оператор Даниэль покуривал, стараясь дымить в коридор. Вдруг подобрался, упрятал свою коричневую сигарету в банку из-под пива и шепотом сообщил:

— А вот и майор…

— Коротышка? — Старик с очевидностью струхнул. — Прямо сюда?

— Да, да! Доигрались! Нет… завернул в туалет… на ваше счастье!

— Тогда я пошел.

И он напряг все свое достоинство, но одновременно старался шагать бесшумно. Вот только вспомнить бы, в какую надо сторону… Лестница была слева, кажется… В этом он ошибся и потому нарвался-таки на застегивающего брюки майора. Слегка кивнул ему как ни в чем не бывало, сделал вид, будто вспомнил что-то, и заторопился в обратном направлении… Вич — за ним. Все время, пока старик искал выхода из зоны «Z» методом проб и ошибок, за ним неотвязно следовал «коротышка».

Попытка оторваться завела в какой-то совсем неведомый отсек, с толстыми разноцветными проводами вдоль стен, с пугающим потолком, который абсурдно снижался, скошенный под острым углом… в конце этого коридора уже пришлось бы ползти! Нервы старика не выдержали, плохо выбритый подбородок задрожал:

— Ну что? Будете воспитывать меня?!

— Помилуйте, отец. — Майор Вич был пастушески кроток. — Какое же я имею право?

— Отец я не вам! А вампиры и демоны плевали на все права… Вы — ночной демон, майор Вич, — гордитесь! Вы превратили мои сны, мои ночи в сущую инквизицию! Вот мы наедине — скажите: что вы подключаете ко мне или к моей кровати?

— Сеньор Гуго… опомнитесь! — Вич сделал брови стрелками. Старичок нес бред, отвечать на который следовало докторам, а не майору…

— Ну, по-честному: вы пробуете на мне новый способ сведения человека с ума? Нет? Тогда какого черта, я спрашиваю, вы так настырно снитесь мне? Всегда полуголый… волосатый, как горилла… в кожаном переднике и с раскаленным железным прутом в руке?! Это начало только… рассказывать дальше?

— Не стоит. Завтра же, сеньор Гуго, — заявил после короткого шока Вич, — завтра же я приглашу хорошего невропатолога… а возможно, и психиатра. Надеюсь, они меня оправдают. А сейчас — прошу за мной… выход там.

Они выбирались гуськом из этого странного коридора. Вич выглядел оскорбленным, старик — обессиленным.

— А они объяснят, ваши врачи, почему я надумал свихнуться в эту сторону?

16

— Соскучились по вкусненькому? — Инфанта решила, что молчит он, поскольку «проглотил язык» от вкусноты. — Я