пропустим пока, а туда сходим — это вам не может быть скучно!

ГОЛОС ФИЛИППА: Я верю, я охотно верю на слово: в этой области достигнут большой прогресс… Особенно в нашем веке.

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Вы трусите? Струсили, струсили, я же вижу!

ГОЛОС ФИЛИППА: Считайте так. Мне кажется, любого человека с воображением может стошнить от этого…

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Нет, ну зачем, тогда не пойдем… Вообще, вы малоактивный, да? Ой, святая Агнесса, куда подевались у нас интересные мужчины? Которые умеют что-то выдумать, поднять настроение? Которые знают кучу всяких историй, анекдотов? Где наши весельчаки? Что вы так усмехнулись?

ГОЛОС ФИЛИППА: Вопрос интересный. Если святая Агнесса затруднится, не ответит — попробуйте майору его задать. Или папе… Послушайте… а Рикардо? Я, правда, не видел его давно, но разве он не весельчак, не заводила?

Голос МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Что-что?! Это вы над ним подшутили так? Из него же слова не вытащишь! Я изнываю на этих сеансах! И взгляд у него… знаете, какой-то преступный! — (Она перебила сама себя.) — Да, сеньор Филипп! Уж один-то свой экспонат я покажу точно… идемте! — (Ее голос стал удаляться.) — Идемте-идемте, экспонат потрясающий… Вергилий, а тебе не надо туда. Сидеть!

Донеслись удаляющиеся их шаги, потом смолкло все.

— Кошечкой повела любоваться, — радуясь собственной проницательности, сказал старый Гуго.

А легионер-оператор моргал светлыми ресницами:

— А в клетке у меня микрофонов нет…

— А велено ни словечка не пропустить? Почему? Что он за гусь, этот сеньор Филипп?

— Сочинитель. В театре какие-то сказки делал. — Оператор глянул на старика с беспокойством, почти мольбой. — Сеньор… но если мое начальство позвонит, я доложу, что вы…

— Ни-ни-ни! Ты не враг себе, верно? Ты будешь помнить про тех полковников незадачливых… Дай-ка сигарку.

— Только поаккуратней: пленка тут. Вообще-то, я выхожу курить… Нет, сеньор, не сходится что-то: полковников вы наказываете, а майора вроде как опасаетесь!

— Сообразил! — похвалил старый Гуго, прикрывая глаза: первая же затяжка привела к сладкому головокружению. — Но опасаюсь я ночного майора, парень. Ночного… Сейчас ведь еще не ночь? Нет, днем я его не переоцениваю: дерьмо он… дерьмо, которое обошел и забыл!

— Сеньор, не надо меня так провоцировать, я этого не слышал! — испугался оператор.

— Ты — нет, ты — чист. Но для него хорошо бы отчетливо записать: «Вич, ты — дерьмо, которое обошел и забыл! Сеньор Тианос-старший так поступает сам и другим советует».

11

Кошкой, о которой уже трижды шла речь, оказалась пантера — зверь необычайной черноты и ярости. Подходя вместе с хозяйкой к вольеру, Филипп понял происхождение тревожного струнного звука, который долетал туда, в помещение, и особенно беспокоил пса Вергилия: пантера не ладила с металлической сеткой, образующей ее жилище, проверяла ее прочность десятки и сотни тысяч раз: гордячке и мятежнице тяжко давался плен, наступивший, видимо, недавно…

— Ну как? — спросила Инфанта с торжеством.

— Экспонат сильный, согласен… Как же ты, милая, попалась? Ведь попробуй отлови такую… Наверное, ампулой со снотворным стреляли? Не знаете?

— Можно позвонить министру лесов и охоты — это он мне подарил. Он сказал только, что поймали в этом месяце… и что надо прощать ей крутой и мрачный характер… Она подобреет, но не сразу… Слушайте, она в страхе держит двух здоровенных легионеров! Поглядели бы вы на трезубец, которым еду ей дают! Где-то здесь он был… Они рукоятку к нему приделали — почти трехметровую. А я вплотную подхожу — пожалуйста!

Но такое сокращение дистанции не понравилось пантере, она грозно показала это.

— Видели? Видели?! Искры пускает! — восторгалась Инфанта. — Киса моя! Ну взгляни ты на меня по-хорошему! Все равно же, хочешь — не хочешь, придется тебе подружиться со мной!

Филипп насмотрелся и отошел. Побрел красноватой дорожкой к фонтану. Инфанта догнала его.

— Как думаете: привыкнет она? Поймет человеческое отношение?

— Не слишком надейтесь на это, — вздохнул Филипп. — По крайней мере, всякую мысль о дрессировке я бы отбросил сразу: она взрослая.

Мария-Корнелия выслушала это и приостановилась, переплетя голые худенькие руки на груди:

— О, я поняла! Это вы не только про нее сказали — да? Это вы и про себя заодно!

Филипп посмеялся невесело:

— Упаси бог… где мне сравниваться с пантерами! Я просто хотел предостеречь… — И после паузы он решился. — А про себя я, честно говоря, хотел бы понять одно: для чего я вам понадобился.

— Я слишком легкомысленно начала? Но я еще буду, буду деловая… Вы торопитесь? Вам нехорошо у меня?

— Напротив, здесь превосходно.

Ей не просто надо было, ей пламенно хотелось, чтобы он расслабился, чтоб ушла его настороженность, чтобы поддался он вину, обжираловке, солнцу, бассейну, — чтобы ему стало по-настоящему хорошо у нее…

— А скоро поужинаем. Вы что больше любите: утку по-пекински или жаркое из козленка?

— Не помню, признаться… Это опять из другой жизни. Виноват, сеньорита, мы тогда отвлеклись: где же все-таки были те молоденькие поклонницы? Те танцы?

Она поглядела с укором:

— Господи, да Женский же лицей! Позапрошлый год. Воскресенье. Последнее воскресенье перед сезоном дождей… Вы так рассказывали про театр… так рассказывали, что целый месяц после этого никто не хотел смотреть кино!

У Филиппа прояснилось лицо: да, было, было такое…

Большая круглая комната напоминала зимний сад; Филипп стоял, опираясь на спинку стула, в центре, в светлом твидовом костюме (теперь — проданном на толкучке), а вокруг сидело не менее полусотни нарядных девочек. Старшие очень старались, чтобы гость помнил: когда вокруг столько хорошеньких, по меньшей мере странно отдать все внимание и весь пыл абстрактным дамам — Талии и Мельпомене…

— Я пишу сказки для взрослых, — говорил Филипп. — Зачем, почему я это делаю? Вот попытка объяснения. Маловразумительная, должно быть, но все-таки… Песня из спектакля «Фея и Фармазон». — И он ударил по струнам гитары, которую передали ему…

Чуда!

Людям чуда не хватает!

Оно в глупых сказках обитает, —

Разве что обратно в детство впасть?

Скудно, серо,

Пусто без чудес нам,

Чахнет вера

На пайке на пресном, —

Бьет Всевышний собственную масть!

Боже, улыбнись, смени пластинку…

Это воззвание к Богу прервалось — не тогда, а сейчас: на красноватой дорожке стоял легионер, тот самый «добрый громила», который привез Филиппа сюда.

Впечатление такое, будто только что он догонял их… но каким образом можно, догоняя, очутиться впереди?

— Сеньорита, там ожидают к столу. Клара выкликает вас по селектору! Такое, говорит, мясо, как сегодня, ждать не может, я, мол, уже не отвечаю тогда…

— Мы идем назад, спасибо, капрал, — благосклонно,