Схватив Питера Соломона за левую руку, Малах вложил в нееручку ножа для акеды. «Левая рука служит тьме». Это он тоже просчитал заранее,лишив Питера иной возможности. Малах не мог представить себе жертвы болееглубокой и символической, чем та, что сотворится у этого алтаря, рукой этогочеловека, этим ножом, который войдет в сердце жертвенного дара, чья земнаяоболочка обрамлена, будто в драгоценную оправу, в саван из мистическихсимволов.

Предлагая в дар самого себя, Малах обозначал свое место вдемонической иерархии. Истинная сила там, где тьма и кровь. Это прекраснопонимали древние адепты, примыкая к той или иной стороне, в зависимости о того,к чему склонялась их душа. Малах не прогадал в выборе. Хаос — естественныйзакон вселенной. Безразличие движет энтропией. Равнодушие — плодородная почва,на которой буйным цветом разрастаются посевы темных сил.

«Я служил им, и они примут меня как бога».

Питер не шевелился, только смотрел застывшим взглядом надревний кинжал, зажатый в руке безумца.

— Я повелеваю тебе, — издевательским тоном изрекМалах. — Я — добровольная жертва. Твоя последняя роль уже расписана. Тыпреобразишь меня. Освободишь от телесных оков. Иначе навеки распрощаешься ссестрой и братьями-масонами, чтобы познать подлинное одиночество. — Онпомолчал, с улыбкой глядя на пленника. — Считай это своей последней карой.

Питер медленно поднял голову и посмотрел Малаху в глаза.

— Карой? Убить тебя? Думаешь, у меня дрогнет рука? Тыоставил меня без сына. Без матери. Без семьи.

— Нет! — взревел Малах с неожиданной для самогосебя яростью. — Ты ошибаешься! Родных и близких тебя лишил не я, а ты сам!Ты сам предпочел бросить Закари в тюрьме! И пошло-поехало. Ты истребил своюсемью, Питер, не я.

Питер сжал ручку ножа так, что побелели костяшки пальцев.

— Ты понятия не имеешь, почему я оставил Зака в тюрьме.

— Еще как имею! — выпалил Малах. — Я там был.Ты якобы пытался ему помочь. А когда заставил его выбирать между мудростью ибогатством, ты тоже хотел помочь? А когда загонял в масоны ультиматумом? Развехороший отец поставит сына перед выбором «богатство или мудрость — авоськак-нибудь сам разберется»? Разве он бросит собственного сына в тюрьме, будь унего возможность увезти его к родному очагу? — Малах подошел ближе инаклонился, приближая к Питеру татуированное лицо. — И, что самоепоразительное, разве сможет он, глядя собственному сыну в глаза — пусть даже попрошествии стольких лет — не узнать его?!

Слова Малаха еще несколько секунд звенели эхом в мраморныхстенах.

Потом повисла тишина.

Неожиданное безмолвие будто вырвало Питера Соломона изтранса. По лицу пробежала тень изумления.

«Да, отец. Это я».

Столько лет Малах ждал этого часа. Отомстить человеку,который его бросил. Посмотреть в серые глаза, оглушить хранившейся за семьюпечатями правдой. Этот час настал. Малах заговорил медленно, каждым своимсловом раздирая душу Питера Соломона:

— Ты должен быть счастлив, отец. Твой блудный сыннаконец-то вернулся.

Лицо Питера заливала мертвенная бледность.

Малах смаковал каждую фразу, каждый миг.

— Мой родной отец принял решение бросить меня в тюрьме— и в ту же секунду я поклялся, что он больше никогда меня не отвергнет. Я самотрекся от него. Жизнь Закари Соломона оборвалась.

В глазах отца заблестели слезы, и Малах подумал, чтопрекраснее этого зрелища в жизни ничего не видел.

Подавив душившие его рыдания, Питер уставился на Малаха,будто видел впервые.

— Надзиратель всего лишь требовал денег, —продолжал безумец, — но ты отказался. И тебе не пришло в голову, что моиденьги ничем не хуже. Надзирателю было все равно, от кого получить мзду, лишьбы заплатили. Поэтому когда я предложил ему круглую сумму, он без труда отыскалзаключенного примерно моей комплекции, переодел в мою одежду и избил донеузнаваемости. На фотографиях, которые ты видел… и в закрытом гробу, которыйопустили в землю… и там, и там был не я. Там был безвестный парень.

На мокром от слез лице Питера отразились боль и нежеланиеверить услышанному.

— Боже мой… Закари…

— Уже нет. Из тюрьмы Закари вышел другим.Преображенным.

От юношеской комплекции и подростковых черт не осталось иследа, когда Закари принялся накачивать свое неокрепшее тело гормонами роста истероидами. Мутации подверглись даже голосовые связки, и мальчишескийломающийся басок превратился в свистящий шепот.

Закари стал Андросом.

Андрос стал Малахом.

Сегодня же… Малах станет величайшей инкарнацией их всехвместе взятых.

В особняке на Калорама-Хайтс Кэтрин Соломон рассматриваласобранную с фетишистской скрупулезностью коллекцию фотографий и старых газетныхвырезок, которую обнаружили в ящике письменного стола.

— Ничего не понимаю, — произнесла она,оборачиваясь к Беллами. — Маньяк явно зациклился на моих родных, но…

— Посмотрите те, что поглубже, — подсказалБеллами, усаживаясь. Видно было, что он еще не пришел в себя от потрясения.

Кэтрин продолжила перебирать вырезки, все до единой так илииначе связанные с семьей Соломонов: многочисленные успехи Питера, исследованияКэтрин, жуткое убийство их матери Изабель, пагубное пристрастие Закари кнаркотикам, арест и трагическая кончина юноши в турецкой тюрьме.

Интерес собирателя к семье Соломонов переходил вседопустимые границы фанатизма, однако Кэтрин по-прежнему не понимала, в чемпричина.

И тут она заметила другие фотографии. Первый снимокзапечатлел Закари, стоящего по колено в лазурных морских водах, а вдали, заполосой пляжа, виднелись белые домики.

«Греция?»

Наверняка фото сделано во времена наркотическогопраздношатания Зака по Европе. Впрочем, облик юноши на снимке не очень вязалсяс бледным задохликом, которого папарацци обычно отлавливали в компании таких жеодурманенных юнцов, вываливающихся из клуба. На снимке он выглядел здоровее,мускулистее, даже взрослее. Таким цветущим Кэтрин Закари ни разу не видела.

Теряясь в догадках, она взглянула на дату снимка.

«Но это же… невозможно!»

Снято почти через год после того, как Закари погиб.