Тот, больше не оборачиваясь, пересел на водительское место,и они тронулись – сначала медленно-медленно, а потом – в карьер.

Туман по-прежнему неторопливо плыл вдоль реки, куда-то всторону видневшихся вдалеке высотных жилых домов.

– Так я не понял, что случилось? – ошарашенно вопрошалприятелей боец с намотанной на ладонь цепью. – Мы приехали?.. – И лишьудивленное молчание было ему ответом.

* * * * *

Это была катастрофа. Неужели все было зря: годы учебы, сотничасов упражнений, репетиций? А ведь все говорили, что она с самого началаподавала огромные надежды. А теперь – что? В никуда? Домашней хозяйкой примуже. Пусть и с консерваторским образованием.

Ей при распределении не предложили ничего. Ничего. Дажесамого захудалого оркестра. А она, дура, размечталась. После этого позора Олезахотелось сразу исчезнуть, испариться из этого, ставшего таким ненавистным,так прежде любимого, здания консерватории. Но уже на выходе из зала ееостановил, взяв под локоток, профессор, Валентин Георгиевич. Ни слова неговоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в их класс, где, как она до сихпор считала, прошли ее лучшие годы.

В окружении портретов великих композиторов и исполнителейОля чувствовала теперь себя совсем чужой. Она слушала Валентина Георгиевича, номысленно была уже далеко отсюда.

– Олечка, поверь мне, старому профессору, я сам через всеэто прошел. Нужно обладать экстраординарным талантом, чтобы добиться таких вотвершин. – Валентин Георгиевич, артистично всплеснув руками, призвал в свидетелипортреты великих. – Ты человек способный, но скажи, неужели тебя устроит шестойпульт в оркестре? И даже не в оперном, а драматическом?

Оля понимала, что ей абсолютно нечего возразить. Да ижелания не возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал:

– Оленька, я очень уважаю твоих родителей, они мне былиочень близки, я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал…

Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд.

– Я поняла все, Валентин Георгиевич, – неожиданно для самойсебя спокойно и почти безразлично проговорила она. – Мне надо идти, извините.Меня просто ждут внизу. До свидания.

Вымученно улыбнувшись, Валентин Георгиевич лишь беспомощнопожал плечами – он сделал для нее все, что мог.

Тяжелые двери консерватории медленно закрылись за ней.Наверное, навсегда.

Машина была не заперта, но Саша куда-то исчез. Посмотрев посторонам, Оля села в машину. В салоне невыносимо громко звучал фрагментскрипичной сюиты Рахманинова. Оля резко повернула ручку настройки – из динамикаполилась какая-то тупая попса. Но в данный момент эти звуки раздражали ееменьше.

Невидящим взглядом Оля смотрела сквозь лобовое стекло насчастливых студентов с футлярами в руках и совсем им не завидовала. С неехватит.

Наконец явился Саша. Такой запыхавшийся, будто бегал надлинные дистанции.

– Ты где был? Что машину оставил?

– Я за сигаретами бегал, – ответил он, заводя машину. – Ну,что сказали?

– В Москве остаюсь, – впервые ей ничего не хотелосьобъяснять Саше.

– Ну и славненько, Олька, – отозвался он весьма довольно. –Все нормально. Будем жить-поживать и – как это говорится – добра наживать!

Выворачивая на улицу, он успел бросить внимательный взглядна Олю: да, похоже, не повезло сегодня его девочке. Ну да ничего, прорвемся. Итеперь, еще более внимательно, он посмотрел в зеркало заднего вида. Все былочисто. Надо было только избавиться от гранаты, которая оттягивала карман плаща.Жизнь продолжается.

* * * * *

Свернув с Кривоколенного переулка в Армянский, Петр увидел,что его уже ждут. Рядом с черной «Волгой» по тротуару прохаживался Силантьев.«Ну и рожу он себе отъел. Прямо член ЦК комсомола», – привычно констатировалПетр.

Остановившись метрах в десяти, Петр вышел из машины иподождал, пока Силантьев подойдет к нему сам.

– Опаздывать нехорошо. – Силантьев изо всех сил старалсявыглядеть начальником.

Петр многозначительно посмотрел на часы, но ничего неответил.

– Ладно, ладно, – примирительно замял Силантьев. – Ну как?

Окинув его взглядом, Петр указательным пальцем провел посвоему шраму на щеке:

– Вел себя достойно. Не трухал, угрожал гранатой. – Петр этислова произнес едва ли не с гордостью за своего «клиента». – У пацана стержень.

– Хорошо, давай кассету. Ты записал?

– Да, – ответил Петр и достал из кармана диктофон. Вынувкассету, он передал ее «комсомольцу». – Что мне Артуру сказать?

– Инструкции в рабочем порядке, – деловито ответилСилантьев. – Все, будь здоров.

Машины – черная «Волга» Силантьева и БМВ Меченого –развернулись и разъехались. Каждая в свою сторону.

Несмотря на все внешние изменения в жизни страны, в зданиина Лубянке продолжалась обычная рутинная работа. Шпионы в мире еще неперевелись, да и, судя по всему, никогда не переведутся.

Но те сотрудники, что собрались сегодня в кабинетегенерал-майора Хохлова, шпионами никогда не занимались.

Собравшиеся были действующими сотрудниками знаменитогоПятого Главного управления КГБ СССР. И прежде по роду своей деятельностизанимались, так сказать, вопросами исключительно идеологическими. То естьследили за собственными гражданами. Их же, родных, брали в разработку.Объектами деятельности этих «суперпрофессионалов» были всякие диссиденты ипрочие недовольные политикой партии и государства отщепенцы…

Перестройка, казалось, все поставила с ног на уши. Носитуация полного разброда продолжалась в «Пятерке» совсем недолго. Появилисьгораздо более интересные и, что куда важнее, более выгодные сферы применениясил. А именно: контроль за новыми политическими движениями, нарождающимсяроссийским бизнесом и матереющим криминалом. В действительности все это былосвязано между собой столь прочно, что работать с каждым днем становилось всеинтереснее и интереснее.