к приемному столу. Макинтош запнулся. Молодой миллитарий прописал ему в ребро дубинкой. Макинтош взвыл, а потом еле слышно всхлипнул.

Местные заключенные в основном сидели за пьянки, продажу наркотиков и кражу. Некоторые за порчу имперского имущества или вообще за убийство. Большинство будет отпущено на свободу через несколько суток, чтобы продолжать свои общественно важные обязанности, остальные отправятся в эргастулу, а после этого их судьба становится неизвестной. Что происходит в эргастуле и бывалый рецидивист не скажет, поскольку от туда нет обратного пути. Но здесь, в приемке, заключенным жилось отменно – для некоторых лучше, чем дома. Самые нахальные завсегдатае были с миллитариями на одной волне. Те им платили лишний динарий или выдавали неугодных властям, а милитарии, в свою очередь, поставляли заключенным «девочек», курево, бухло и ширево. У них было что-то вроде контракта, до тех пор, пока мелкий рецидивист не вознамеривался стать криминальным боссом или не собирался организовать свою группировку. С такими залетными разговор был короткий – их отправляли в эргастулу ближайшим конвоем.

К приемному столу подошёл жирный миллитарий. Своими пальцами-сосисками он покликал по клавиатуре.

– Имя! – выкрикнул он, посмотрев исподлобья на Макинтоша.

– Дж…

В камерах заревели заключенные. Жирный миллитарий кивнул младшему по званию в сторону гадюшника.

– Тихо, обезьяны!

В джунглях только прибавилось птичьего гама.

– Причина задержания? – продолжал свой допрос толстый миллитарий.

– Да, я не знаю, – умоляющим, готовым расплакаться голосом сказал Макинтош. Он весь позеленел. Хоть я и не имел понятия кто такой Макинтош, но даже я сейчас его совсем не узнавал.

– За экстремистскую деятельность, – сказал за него комендант, совершивший наше с Макинтошем задержание. – Напиши еще, что при задержании проявлял сопротивление.

– О, да это прямиком в эргастулу, гражданин, – сказал ухмыляющийся миллитарий, который курил у входа в приемку.

– Пожалуйста, не надо.

Макинтош со слезами на глазах упал на колени. Его лицо все покраснело, он хныкал, умолял. Сопли и слюни стекали из-за рта Макинтоша на пол и на сам, собственно, макинтош.

– Я ничего не делал! Пожалуйста! Пожалуйста…

– Отведи его в камеру, – приказал толстяк.

Макинтош полностью свалился на пол и ухватился за ножку стола. Через хриплые вопли можно было разобрать нечленораздельное «мама».

– Строить козни у нас за спиной – так вы первый, а как отвечать за содеянное – так сразу за мамину юбку прячетесь. Стыдно должно быть, гражданин, – заботливо приговаривал миллитарий, аккуратно лаская дубинкой Макинтоша.

Наконец Макинтоша отцепили от стола и повели к камерам. Там начиналась потасовка между заключенными. Каждый готов был биться за то, кому достанется коричневый макинтош.

– Успокойте их, – прикрикнул жирносальный свино-миллитарий.

Двое у двери с оживленным оскалом потушили бычки и, аккуратно поглаживая дубинки, отправились к заключенным.

Раздались приглушенные удары о дохлую плоть.

– Бэть, начальник, ты чего! – кричало существо от боли. – Да на кой оно мне надо!

Гам уменьшился. Толстяк продолжил принимать задержанных.

Он опросил пару воришек, с которым провел воспитательную беседу и сразу отпустил. Дальше жирдяй по камерам отправил парочку, которая перешла мост в неположенном месте.

Наконец дело дошло до меня. Бюро учило нас в таких ситуациях апеллировать к закону.

– Имя, – протромбонил толстяк, обращаясь ко мне.

– В соответствии со ст.19 Гражданского Имперского Права, я ничего не должен вам говорить без присутствия моего адвоката.

После моих слов образовался вакуум. Все предательски замолчали.

– Постойте-постойте, – сказал один из тех, кто приструнивал заключенных. – Кто-то произнес слово «адвокат»?

Раздался едкий смех среди камер.

– Сейчас тебе будет адвокат, – прикрикнул мне комендант, резко врезав в живот. – Быстро имя сказал, скотина тупая!

Дыхание сразу сперло. Из глаз потекли слезы. В животе разгоралось пламя.

– Вам точно нужен адвокат? – спросил один из миллитариев, наклонившись ко мне. – Подумайте получше, гражданин.

– Нужен, – прохрипел я на полу согнутых.

Миллитарий опустил мне на голову дубинку.

– А теперь? Думается лучше?

– Адвокат… – развеяв звезды, выдохнул я

Ещё один удар. Ещё один вопрос. Так продолжалось до того, пока я не потерял сознание.

Очнулся я в вонючей камере. Смердящая дырка в углу намекала на туалет. Я лежал на засырелом матраце тюремной шконки. Всё тело ныло от тупой боли. Во рту жгло от жажды. Слюна, частички рвоты и, черт знает, еще чего засохли и прилипли к небу. Языком я попытался отковырять эту затверделую макроту, но гадкая субстанция так просто не поддавалась. Я привстал на локте. Содержимое черепной коробки, как студень затряслось, ударяясь о стенки. Боль, от которой темнеет в глазах, и от нее нельзя так просто избавиться. Она вездесуща. Я прикрыл глаза и другой рукой схватился за лоб в надежде приглушить боль. Тщетно.

Наконец я привык к перманентной боли. Пульсация в голове скорее стала напоминать слишком разыгравшееся сердцебиение, отдающие в голову. Было темно. Полный мрак разгоняли осветительные приборы своим бледным светом где-то вдалеке за пределами камеры. Я осмотрел себя всего. Вроде бы все на месте. Только на штанах оставались следы слабого мочевого пузыря. Мой запах перебивался и вместе с тем смешивался с трупно-канализационным запахом, добавляя пикантные нотки в тюремную симфонию ароматов. В камере был только я. Это больше напоминало карцер, но дверь была типичной для обычных камер: просто зарешеченной. В других камерах я тоже не видел заключенных. Я находился на каком-то специальном уровне. Но где? Здесь даже не было окон, чтобы определить время суток. Неужели меня успели доставить в эргастулу? Но на мне не было тюремной робы. Хотя я даже себе представить не мог уклад эргастулы. Может там люди и вовсе ходят в чем мать родила.

Я доволочил свое смердящее тело до смердящей дырки и сделал свое смердящее дело. Потом я вернулся на шконку. Сейчас оставалось только ждать. Я мог, конечно, расхаживать, как загнанный лев, биться о решетки и реветь, но этим ничего не добьешься. Миллитраиев только разозлят эти крики и все, что я получу, – это порция пинков и полное сотрясения мозга. Нет, разум мне основательно еще пригодится. Я понимал, что под имперскими пытками я кого-то да выдам. Сейчас следовало бы поразмыслить кого.

Я не скажу ничего про «Фронт» и кто меня привел в Бюро, но ячейку полностью сдам. Бюро само понимало, на какой риск оно идет. Без этой информации пытки не прекратятся. У Энея явно есть связи с Империей, но я расскажу такое от чего и он отправиться в эргастулу. Ублюдок!

Остальное время я лежал в прострации. Тупо вперившись глазами в стену я не о чем не думал. В такие моменты жалко, что вовремя не сделал импланты для нейроинтерфесов, хотя в тюрьме их