– А ты не куришь?

– Нет.

– Еще научишься.

– Это вредно.

Дама издала звук «пф-ф-ф», который можно было понять как угодно.

– Хотя да, вредно, – согласилась она через несколько секунд, бросив на Ганну быстрый взгляд исподлобья. – И мама заругает.

– Не заругает, – усмехнулась Ганна. – Вот уж точно не заругает. Родители у меня в другом городе живут, в Балакине. У них своя жизнь, у меня своя.

– Вот оно как! Ты, часом, не замужем?

– Что вы! – Ганна даже рассмеялась.

– А, вот я и смотрю, колечка-то нет. Одна живешь…

– С теткой.

– Вот я и говорю – одна.

Ганна могла только дивиться проницательности Маргариты Ильиничны, но ведь большой загадки тут не было! Кто угодно, обладая невеликим запасом жизненного опыта, мог сделать такой вывод, глядя на испорченное шрамами лицо девушки, услышав, с какой завистью и досадой сказала она эти слова. «Это мое», «у них своя жизнь…», а потом: «Что вы!» Даже и большого ума не надо, чтобы догадаться: с личной жизнью у нее не сложилось, она обделена всеми человеческими радостями.

– Я вот тоже одинока, – посетовала новая знакомая Ганны, и Ганна посмотрела на нее недоверчиво. – Но, знаешь, в молодости отсутствие семьи как-то легче принять. Подружки, ухажеры, гулянки-вечеринки…

– У меня нет подруг, – хмуро откликнулась Ганна.

– Ну-у? Значит, мы с тобой два сапога – парочка. Приходи ко мне в гости, а? Хочешь? Выпьем чайку, потолкуем о своем, о девичьем… Ну? Придешь?

Что-то жалкое и хищное одновременно промелькнуло на лице дамы, судорожно сжалась-разжалась холеная рука. Ганна смотрела на нее с интересом, но без страха. Зачем бы ей приглашать на чай малознакомую девушку? Что ей за корысть в продавщице из «Букиниста»? Попросит откладывать ей редкие книги? Ганна уже делала это для пары постоянных покупателей, и не задаром, хотя самые жирные сливки, разумеется, снимались директором. Ганне доставало даже и того, что она могла сказать: «один мой клиент»… В любом случае, надо согласиться. Не так уж и часты случаи, чтобы в Ганне кто-то нуждался.

– Приду, – согласилась она.

– Вот и ладненько, вот и умничка.

К даме вернулся холодный, уверенный тон, она продиктовала Ганне свой адрес, номер телефона и взяла с нее обещание прийти непременно на этой же неделе. А тут и Семен Наумович пожаловал, побежал впереди клиентки в свой закуток, кланяясь по дороге, как китайский болванчик, открыл перед ней дверь и прикрыл ее за собой – плотно. Боялся, что Ганна станет подслушивать, подглядывать? Вот еще! Она и с места не стронулась.

Клиентка пробыла у Семена Наумовича долго – что-то с час, а то и больше. Ганна ждала и ревновала. Наконец процокали каблуки ее туфель, Маргарита Ильинична проследовала на выход, но, повернувшись к Ганне, помахала ей рукой, улыбнулась. Рукой она нарочно махала так, что виден был обхвативший запястье затейливый браслет с бирюзой, который Ганна до того видела в коллекции старого ювелира. Сам ювелир провожал покупательницу, все так же кланяясь. Но когда за ней захлопнулась дверь и покупательница профланировала изящной походкой к припаркованному у тротуара автомобилю «Нива» темно-вишневого оттенка, он распрямился пружинкой и устремил на свою коллегу пристально-колючий взгляд.

– О чем это вы с ней говорили? – спросил свистящим шепотом, в чем нужды вовсе не было, так как магазин пустовал.

– Да так, – дернула плечами Ганна. – О том, о сем.

– Странно, – прищурился Семен Наумович.

– А что, со мной и поговорить уж нельзя? – решила оскорбиться Ганна, сообразив, что из ювелира можно, пожалуй, кое-что вытянуть.

– Что ты, что ты, голубушка… Как нельзя, очень даже можно. Да только не такой Марго человек, чтобы праздные разговоры вести.

– А какой? Какой она человек?

– Вот этого, пожалуй, я сказать тебе не могу. Но один совет ты таки прими: держись-ка от этой дамочки подальше.

– Да отчего же?

Воображению Ганны, девушки, далекой от реальности, но прочитавшей огромное количество романов, представились моментально страшные тайны, все до единой связанные с любовью – возвышенной и продажной, поэтичной и противоестественной.

– Губу отклячила, глаза стеклянные, не иначе, девушке мерещатся амурные приключения, – язвительно заметил Семен Наумович. – Ни-ни, ничего подобного, никаких боккачиевых шалостей! Просто…

Он наклонился через прилавок к Ганне, совсем как давеча Маргарита Ильинична, но от старого ювелира на девушку пахнуло не клеверной свежестью, а затхлой нафталинной вонью.

– Просто я, голубушка, знаю Марго уже двадцать лет. И за эти годы я, изволишь видеть, стал согбен и лыс, как пророк Елисей, а моя Маргарита Ильинична все так же цветет, и ни морщинки у ней не прибавилось! Вот и думай, голубушка, не кровью ли невинных дев умывается сия персона?

И старый ювелир скрипуче засмеялся.

Если Семен Наумович хотел своими словами отвратить Ганну от дружбы с загадочной Марго, то добился прямо противоположных результатов. Быть может, она никогда и не собралась бы в гости к новой знакомой, но, поговорив с ювелиром, твердо решила пойти. Ему следовало избегать называть Маргариту своей.

Для визита Ганна выбрала будний день – Маргарита Ильинична намекала, что прийти можно когда угодно, но ведь выходные у такой женщины наверняка заняты, хотя она и объявляет себя одинокой? Ганна позвонила и получила «добро». С пустыми руками неловко являться, после работы пришлось заглянуть в кондитерскую на проспекте Дзержинского. Увы, все вкусности уже расхватали, пришлось довольствоваться кексом в нарядной коробочке, кажется, довольно черствым.

Маргарита Ильинична жила в новом доме, в самом центре города. Ганна видела этот дом, но никогда не предполагала, что в нем такие огромные квартиры, высокие потолки, роскошная лепнина… Всего три комнаты – гостиная, кабинет, спальня, но в бесчисленных старинных зеркалах отражается целая анфилада роскошно убранных покоев. А обстановка! Ведь у людей как? Стол – это стол, стул – просто стул. И внешнее, и внутреннее содержание предельно выражено назначением предмета. Как в мультфильме: «Вот это стул, на нем сидят, вот это стол – за ним едят». В квартире Маргариты Ильиничны столов было несколько. Был обеденный стол красного дерева, резной, затейливые узоры на котором можно было рассматривать целый день и не утомиться. Был восточный шахматный столик с инкрустациями из перламутра и панциря черепахи. Был столик чайный, накрытый парчовой скатертью, которая сверкала еще ярче серебряного чайного прибора. А письменный стол с мраморной доской, с малахитовым пресс-папье? Это же просто памятник какой-то! Да разве только столы были в этих хоромах, разве только стулья? Еще картины, и статуэтки, и целая коллекция вразнобой тикающих часов со сверкающими бронзовыми фигурами, и удивительная посуда… Если бы все это принадлежало ей, Ганне, как бы счастлива она была!