Поэтому, преследуя германские войска, царские армии продвигались медленно[1227], однако могли из Варшавы угрожать охватом северному флангу германской 9-й армии. Гинденбург 27 октября распорядился прекратить наступательные действия и в конце месяца с тяжелыми потерями отвел эту армию в направлении Силезии и юга провинции Позен (Познань). Австро-венгерских союзников он опять бросил на произвол судьбы. Начальник Генштаба фон Фалькенхайн счел своим долгом уведомить рейхсканцлера и министра иностранных дел о том, что с военной точки зрения «из-за событий на Марне и в Галиции исход войны удаляется в полную неизвестность»[1228]. Политическое руководство империи допустило роковую ошибку, не сделав сразу же серьезные выводы из этого заявления.

После провала осеннего наступления Конрад и Людендорф стали с новым рвением добиваться подкреплений. 27 октября Конрад, подчеркивая значимость момента («Лишь важность последствий, которыми чреват настоящий момент, заставляет меня…»), телеграфировал в германскую Большую ставку, что, на его взгляд, для безоговорочного успеха на западе потребуется еще немало воевать, тогда как на востоке при сообразном усилении войск можно достичь «благоприятного долговременного решения» и преградить русским войскам, имеющим превосходство в 30 дивизий, дорогу на Берлин[1229]. Фалькенхайн отклонил его просьбу как невыполнимую, объяснив позже свой отрицательный ответ тем, что выделение таких сил «сделало бы положение на западном фронте безнадежным»[1230]. С точки зрения националистически настроенных историков того времени, он был прав. Ни один военачальник центральных держав не мог тогда всерьез не замечать «огромных трудностей», с которыми «приходилось бороться командованию в войне на два фронта»[1231]. Лишь Конрад и Людендорф, завороженные смутными перспективами гигантских побед на востоке, их не видели, упорно продолжая смотреть в одну сторону. Они не обращали внимания на то, что имеющиеся на западе силы стягивались для Фландрского сражения (с 17 октября), «Бега к морю» (битвы у Ипра) и ВК могло только дать ослабленной 8-й армии новосформированный XXV РК для предотвращения ожидаемых прорывов русских в Восточной Пруссии да отправить с запада две кавалерийские дивизии на польский ТВД; сильно сократившуюся из-за потерь 9-ю армию пополнили военнослужащими запаса с «родины».

Чтобы прийти к согласию по вопросу о войсках для отражения растущего натиска русских на Берлин, Фалькенхайн пригласил Конрада, Грюнерта (8-я армия) и Людендорфа (9-я армия) на совместное совещание в Берлине 30 октября[1232]. Поскольку вовремя явился один Людендорф, два соперника впервые побеседовали наедине. Заговорив о телеграмме Конрада от 27 октября, Фалькенхайн отказался перебрасывать какие-либо крупные соединения с запада на восточный фронт: Германии, пояснил он, нужно сначала решить дело на западе, а «на востоке… пока отложить», ибо «транспортировка, развертывание и т. д. займут столько времени, что в конце концов фронт на западе будет продавлен прежде, чем на востоке станет можно драться». Именно начальнику штаба 9-й армии, испытывавшей наибольшие трудности, он адресовал призыв пока что «делать все, чтобы удержать восточный фронт».

Когда Людендорф начал твердить о скором прорыве русских к Берлину, начальник Генштаба выразил готовность создать штаб группы войск, в отсутствии которого на западном фронте к тому времени стали видеть причину несогласованности операций отдельных армий на марненском рубеже. Он удовлетворил и просьбы о реорганизации командования на востоке: 1 ноября 1914 г. император назначил генерал-полковника фон Гинденбурга Верховным командующим всеми вооруженными силами империи на востоке (сокращенно Обер-Ост, от нем. Oberbefehlshaber Ost; так же называлась подвластная ему территория), а генерала Людендорфа — начальником его штаба. Попытку подчинить германскому командованию Обер-Ост австро-венгерские 1-ю и 9-ю армию австрийская сторона отвергла, Людендорфу пришлось довольствоваться германскими войсками. В новой сфере компетенции он придерживался привычного разделения функций: «Ему было достаточно того, что Гинденбург всегда одобрял его проекты приказов»[1233].

Обер-Ост получил значительную командную власть (еще расширившуюся, и намного, в ходе дальнейшей войны). Тогда она распространялась — помимо 8-й армии — на 9-ю армию генерала фон Маккензена с ее армейскими группами, армию Гальвица, новосформированную 10-ю армию и армию Лауэнштайна, от Пилицы (левого притока верхней Вислы между Варшавой и Люблином) до Балтийского моря, включая управления корпусных округов востока с крепостями. Главная квартира штаба Обер-Ост с 4 ноября располагалась в королевском замке крепости Позен, затем в Инстербурге и Лётцене, а после продвижения фронта на российскую территорию была перенесена в Ковно и, наконец, в крепость Брест-Литовск.

Неясно, исчерпывалась ли беседа Фалькенхайна и Людендорфа 30 октября этими пунктами. Людендорф позже (21 декабря 1914 г.) заявил адъютанту Мольтке Гансу фон Хефтену, будто «в начале ноября просил у Фалькенхайна для проведения новой операции два корпуса с запада, в которых ему отказали»: «Он подчеркнул тогда, что если получит два корпуса сегодня, то есть своевременно, то сможет довольно уверенно обещать завершение кампании против России к середине декабря, если же получит поддержку завтра, то есть с опозданием, то Высшее командование должно будет дать ему в два с лишним раза больше, и все равно мы добьемся на востоке лишь частных успехов, но не великого решения. А место для него сейчас уже не на западе, а на востоке. Генерал фон Фалькенхайн ответил на это, что на востоке ему достаточно частных успехов»[1234]. В своем рассказе Людендорф задним числом изобразил несговорчивость Фалькенхайна «в начале ноября» повинной в окружении германских войск в битве под Лодзью к югу от Бжезин[1235], утверждая, будто «здесь… пришлось поплатиться за то, что Высшее командование вовремя не предоставило ему просимой поддержки».