И речь старого Булана, не в пример беседам хазарских послов,оказалась коротка.

Хану Кубрату нужна была помощь.

Видать, царь хазарский не надеялся более приманить илипримучить словен… Да и жили они от него мало не вдвое дальше булгар. И несловенин – заложник Органа сбежал восвояси. Вот и двинулось на Кубрата великоевойско. Частью хазарское, частью наёмное. Шли в нём и печенеги-кангары, опятьподкочевавшие с востока. Не отправь их хакан походом – точно принялись быграбить самих хазар… Обещанное золото не надолго превратило их в друзей. Шёл отрядбарсилов – южных соседей и родичей хазар. И даже аль-арсиев, царских любимцев,не обошли стороной сборы и поход.

А вели всю эту силу старые знакомцы кременчан: Алп-Тархан ицаревич Мохо. Имя шада Булан выговорил на словенский лад:

– Князь Муха.

Этих двоих разгневанный хан отправил заглаживать ошибкизимы.

Речь Булана была речью воина, подробной и точной. И безненужных слов. И пока он говорил, его глаза подмечали на лицах каждую тень.

– Мой родич хан, – сказал Булан, – ждёт отвас ответа, великие и славные ханы. Я кончил.

Словене остались одни…

Поднялся Чурила – левое веко низко опустилось на глаз:

– Что сдумаем, братие? Я так мыслю: помочь надо КудряюАлмушевичу…

Радим наклонил голову:

– Я с тобой, Мстиславич.

Старый князь промолчал.

Бояре разноголосо загудели.

Круглица единой рукою желала встать за Кубрата – не столькоза него, сколько против хазар. Халейги пока помалкивали, а кременчанеразделились.

Стукнул палкой, поднялся боярин Вышата! Другие примолкли:что-то скажет…

Чурила же сразу понял – вновь поперёк дороги ему встанетстарый Добрынич. Суровый лик Вышаты от гнева был красен. Не вспоминал старик нио сыне, удравшем с хазарами, ни о дочери – невесте Радима, ими искалеченного.Склонил седую голову, словно бык-рогач в осеннем бою. И почти прокричал:

– Уже, князь, к тому приучил, что урман своих сажаешьвыше верных бояр! А теперь ещё с булгарином побрататься хочешь? Два раза с нимпоохотился, а мы уже и головы за него клади? Воев выставляй, одевай-корми? Самиди, коли дома с Виглавичами не сидится! А мы погодим, у нас головы не болят! Азабыл, кто князем тебя сделал, так можем и путь показать!

И затопали, замахали кулаками подле Вышаты его дружки-бояреиз Верхнего конца:

– Быть по сему! Не любо нам! Не пойдём!

Все те, что и допрежь того перечили князю и в малом, и вбольшом. И плели невесть что о молодой княгине, о жизни её в чужой стране…

Халльгрим хорошо знал, что следует делать, когда тебяоскорбляют. Вот так, прилюдно, да ещё на дружинном совете! Он покосился наХельги. Тот сидел неподвижно, сложив руки на топоре, и смотрел на Вестейна.Хельги выглядел спокойным. Но пройдёт два-три дня, и он вызовет ярла нахольмганг. И навряд ли сам конунг сумеет ему помешать.

Халльгрим отвернулся, глянул в резное окошко. У судьбыпредначертания были иные. Ей, судьбе, нет дела до людских ссор и свар. Походсостоится – Вестейну ярлу против конунга не потянуть. И он, Халльгрим, пойдётза Торлейвом Мстицлейвссоном туда, куда тот поведёт. Будет либо смерть, либодобыча и слава. Но Торсфиорда ему в это лето уже не видать.

Халльгрим смотрел в окошко и видел в прозрачном солнечномнебе тяжёлые зимние облака.

Чурила Мстиславич повернулся к боярам, и могучий голос легковзмыл над бешеной руганью, которой что было мочи осыпали друг друга лучшиемужи:

– А ну тихо!

И не было заметно, чтобы он покраснел или побледнел. Лишьрубец на лице сделался мёртвенно-синим, да левый глаз закрылся окончательно.Точно целился князь!

По человечку умолк под этим взглядом Верхний конец… А уРадима по старой памяти легонько, совсем легонько закололо в спине…

– Не вы меня на стол сажали, – уже в тишинеобратился Чурила к Вышате и его кончанам. – Не вам и гнать. Один надо мнойгосподин есть – Господин Кременец!

Ратибор и Радогость, двое друзей, первыми подошли к своемувождю и встали у него за плечами. Глядя на них, потянулись другие. Поднялисьтрое Виглафссонов и Торгейр Левша, Вячко, Доможир…

Чурила продолжал:

– Господину Кременцу и отвечу, не вам. А его с толкусобьёте… вином ли заморским, серебром ли хазарским! Дружина моя при мне ещё! Иза мной поскачет, бояре, не за вами! А и поскачет, бояре, да по ваши премудрыеголовы…

Мгновение он помолчал, будто испытывая, не перебьёт ли кто.Но даже Вышата на сей раз встрять не посмел. Князь продолжал по-прежнемунегромко, но слышно было всем:

– Кудряй нам друг верный. Что с того, что дружбу ту нампервыми показать. Хватит друг от друга за стенами хорониться, кабы кто необманул! Круглицкие вон досиделись, больше не хотят!.. Завтра на подмогу ханукликну и Госпожу Круглицу, и Господин Кременец. А ныне видеть вас боле не хочу!

Дружина молча стояла у него за спиной – вся младшая иполовина старшей. Хельги смотрел на конунга и впервые был готов идти с ним кудабы он ни позвал. Он будет драться за Торлейва Мстицлейвссона в великом походе,который тот затевал. А поединок с ярлом подождёт. Накануне большого дела стоитли пачкать топор из-за ерунды?

На другой день, едва начало светать, как в небе надКременцом пробудился и запричитал, заметался тревожный голос вечевого била. Изкалиток выскочили нечёсаные кременчане, наспех прибранные жёнки. О булгарах, осшибке князя с боярином Вышатой знали в каждом дворе…

Голос кленового била звал всех в одно место – на княжескийНовый двор. Но мог ли он, назначенный принимать десяток-другой, ну, третийнарочитых мужей, уместить всю громаду Господина Кременца? Кто-то первым махнулрукою в сторону городских ворот: айда на волю, к дубу. Потом вышел молодойкнязь. Перемигнулся с дружиной. Да и двинулся на забрало, возглавив мятущуюся,говорливую людскую реку.

С того берега Медведицы, посвечивая факелами в редевшейтемноте, подходил на лодках Урманский конец. Когда все направились к священномухолму, стала видна, а того больше – слышна многоголовая, многорукая толпа,спешившая с круглицкой стороны. Радим, отбывший туда накануне, возглавлялсвоих. Боярин Доможир вёл княжеского коня под уздцы.

Двуглавое дерево сумрачно шелестело тёмной листвой… Нанижних ветвях трепетали цветные лоскутья, покачивались нитки бус. Крекноватоетело дуба щерилось вросшими клыками вепрей. Уходили в утреннее небо два могучихствола, две не кланявшиеся бурям вершины. И там, на просторе, раскидывалинеобъятную сень.

Двери святилища, нечасто отворявшиеся в обычные дни, былиныне распахнуты настежь. Белели черепа скота и зверей, венчавшие частокол.Горели в восьми ямах никогда не угасавшие костры. А за кострами виднелсябревенчатый Даждьбогов дом, отстроенный наново после хазарского святотатства…Бежали по стенам деревянные звери, вились невиданные цветы. В семи огнях калилимастера-резчики свои острые ножи, на утренних росах, на собственных слёзах икрови замешивали яркие краски… Вот и не брали их ни солнце, ни ветры, ни дожди,ни снега!