А с южной стороны, что мог, грёб под себя далёкий хазарскийцарь. А в Киеве городе, на берегу Днепра, сидели братья-князья, называвшие себяна хазарский лад – хаканами. И ни в жадности, ни во властолюбии северным и восточнымсоседям своим не уступали нисколько.

Почти ровно год прожил в Гардарики Халльгрим Виглафссон.Всего только год. Может, поэтому кое-что ему было виднее, чем самим гардцам.Конунгу он того не сказал бы ни за что. Но сам был уверен: пусть не захотел Торлейвсын Мстицлейва добром присоединиться ни к одной из нарождавшихся держав – атолько рано ли, поздно ли подомнут и Круглицу, и Кременец.

Лаской или таской, а заставят позабыть прежнюю вольность.Быть им за щитом и под рукою у более сильного. У того, кто надежно сумеетоборонить от врага, но и мзды за это потребует немалой. Ну то есть в точноститак, как сам конунг обошёлся с финнами Барсучьего Леса.

И понял сын Ворона, что весь его путь в чужую страну былподобен скитаниям заблудившегося в чаще лесов. Всё вперёд и вперёд шёл тотчеловек, но лес вокруг только делался гуще. А когда вовсе выбился из сил, товместо приветливого огонька впереди вдруг увидел, что описал полный круг ивернулся к своей прежней стоянке, к потухшим углям, к холодной золе кострища…

Халльгрим думал долго. Но наконец явился к Чуриле и сказалтак:

– Я вовсе не отказался бы, конунг, этим летом съездитьнавестить свою страну. А то я стал уже забывать, как выглядят чёрные скалы,когда над ними зацветает шиповник. Я сходил бы одним кораблём с женой иТоргейром и не стал бы задерживаться надолго. Отпустишь ли?

Чурила поглядел на него и тоже впервые отчётливо осозналкое-что, ранее ощущавшееся лишь подспудно. Хорошо ли на сухом берегу морскомуорлу, лакомому до рыбы? Да поглядеть один раз на урманина, когда ветер доноситхриплый крик чаек…

Он сказал Халльгриму:

– К осени ждать стану. За данью пойдём.

Когда Виглафссон в тот день возвратился домой, его,сурового, малоразговорчивого, еле признали. На другое же утро вытащили из сараячёрный корабль. Спустили его на воду и принялись готовить в поход. И тому, ктовсходил на его палубу, уже казалось, что не лёгкие речные волны колебалидраккар, а тяжёлая зыбь далёкого океана…

Видга смотрел на всё это с городской стены. И судорогасводила его пальцы на древке копья. Проболтался он только Смирёнке:

– Я не такой могущественный вождь, чтобы отпрашиватьсяу конунга. Но когда-нибудь я им стану!

Так случилось, что гонцов хана Кубрата первыми встретилихалейги.

Они уже наготовили в дорогу припасов: муки, зерна, солёногои вяленого мяса. И в погожий денёк выбрались на реку проверить, хорошо липеренёс зиму старый чёрный корабль.

Широкая Рось приняла их радостно. На север, на север летелинад нею разорванные облака! Порою солнце скрывалось, и тогда река сердиточернела, нетерпеливо требуя ласки и тепла. Но летучая тень скользила вперёд, иполосатый парус вновь вспыхивал в солнечном луче.

Драккар бежал ровно и быстро… Время могло истереть вёсламиего гребные люки и притупить клыки носового дракона, но старый скакун сохранялпрежнюю стать. И рука Олава Можжевельника, сидевшего на высоком сиденье управила, была тверда, как всегда. Он-то, Олав, и разглядел на том берегувсадников, ездивших вдоль воды туда-сюда и махавших руками кораблю.

Он указал на них Халльгриму. Сын Ворона только пожалплечами, обтянутыми чёрным сукном. Узнать булгар было нетрудно. Другое дело,объясниться с ними он не сумел бы за всё золото конунга хазар.

Но на его драккаре был Хельги, а рядом с Хельги сидел князьРадим, пожелавший побывать на боевом корабле. Слепого князя ещё водили под руки– был слаб. Хельги помог ему подняться. Радим крикнул на берег по-булгарски, иего голос был звучен, почти как прежде.

Всадники отозвались немедля. Радим перевёл:

– Дядя хана Кудряя к Чуриле Мстиславичу по делукакому-то приехал. Тебя, Виглавич, признали, перевезти просят…

Халльгрим ещё не видел степных воинов в деле. Но десятокбулгар, пусть сколь угодно отчаянных, никак не могли наделать на драккареособой беды. Халльгрим коротко кивнул головой. Корабль подогнали к берегу,поставили на жёлтый песок и бросили сходни.

Булгары возвели своих коней на драккар с таким невозмутимымдостоинством, точно привыкли делать это ежедневно.

Один из них был старше годами и наряднее одеждой. Белый чуб,знак высокого рода, спускался у него с выбритой бронзовой головы. Седые усысвисали на грудь. Сверкал бляшками богатый боевой пояс, гордость степняка… А ужконь мог посрамить любого: огненной шерсти и наверняка такого же нрава. Хозяинне доверил его чужой руке, повёл по сходням сам. Конь настороженно нюхалсмолёные доски, покачивавшиеся под ногами. Булгарин не торопил его, давалпривыкнуть. И мало-помалу конь освоился, забыл недоверие и страх.

Хельги на ухо Радиму описал старого воина. И князь поднялсявновь, приветствуя его как равного себе:

– Здрав будь, Булан, светло сияющий в спорах мужей!Тучны ли нынче стада твоего славного племянника, хана Кубрата?

Булгарин отвечал так:

– Мой родич хан шлёт привет своему союзнику, хануславов, и всем его всадникам и призывает на них милость вечного неба. Онжелает, чтобы его земля и твоя, младший хан, оставалась всегда плодородной, астада не ведали мора.

Он видел запавшие веки Радима, но не позволил себеопуститься до жалости, унижающей храбреца. И только в зорких чёрных глазахБулана Хельги причудилось нечто вроде досады: каким воином оскудели бранныеполя!

А князь Чурила Мстиславич в ту пору был занят делом совсемне княжеским, не воинским: баловался с сынишкой. Гридни постарше, давным-давно деды,снисходительно посмеивались. А боярин Вышата, совсем было подобревший,преисполнился новой неприязни. Не иначе, ревновал, мечтая о собственных внуках…

Но Чуриле дела было мало. Внук колодезника вырастет ужеистинным княжичем, без подмесу. Воином у воина-отца, будущим князем. А назвалиего – Мстислав.

Счастлив был Чурила сверх всякой меры. И, даже выйдя вгридницу навстречу послам, не выдержал, улыбнулся. Руки хранили тепло детскоготела. Поговорит с булгарами – и скорей снова туда.

Строго глянул на сына старый князь – эх, мальчишка ещё! Нотот сам уже подобрался, посерьёзнел. Светлые глаза потвердели, ладонь оперласьна стоящий в коленях меч. Шрам лежал на лице, от волос надо лбом до подбородка.

Из двух городов сидели в гриднице бояре. И князья впервыевозглавляли их все втроём – двое кременецких и с ними Радим.

Давно бы так!

Хан Кубрат дорогих даров не прислал. Только провели по дворунесколько безупречной красы жеребцов, покрытых шёлковыми коврами вместо попон.