– Значило, раз ты не рассказал сразу.

– Для меня ничего!

– Но это значило для Сьюзен. Ты ведь знал, что она в тебя по уши влюблена?

Его губы не сумели ответить – слишком сильно сжималась челюсть, чтобы воспроизвести хоть звук.

– Тогда не знал.

– Но теперь знаешь. Она ведь сказала тебе об этом, правда? Во всяком случае, в сообщении она была красноречива.

– Да, она призналась тогда в баре. Но я сказал, что между нами ничего не может быть. Из-за тебя.

– Но такой ответ её не устроил.

– Она стала звонить и написывать мне. Думала, что я ослеплён тобой и хотела открыть мне глаза. Но я и правда был ослеплён. И сейчас ослеплён, ведь окончательно и бесповоротно влюбился в тебя. Я оставил её в том баре, выпил два кофейника и прыгнул в первый попавшийся самолёт. С двумя пересадками добирался до Берлингтона, чтобы поскорее вернуться к тебе.

– Так ты заявился в то утро на порог из-за чувства вины? Не потому, что бросил все дела, лишь бы побыть со мной в Рождество?

– По обеим причинам. Но у меня со Сьюзен ничего не было.

– Тогда почему она всё ещё на тебя работает? Почему звонит и пишет тебе, пока мы рассекаем по Франции, как парочка влюблённых?

– Я уволил её.

– Что?

– Уволил, как только она вернулась в Берлингтон на следующий день. С тех пор она не прекращает писать и признаваться в своих чувствах, а я не могу вот так просто послать её. Сначала вежливо просил оставить меня в покое, а потом и вовсе перестал отвечать. Её больше нет в моей жизни, можешь мне поверить, Эмма.

– Но она всё ещё в ней, Уилл. Раз присылает тебе сообщения посреди ночи.

– Я берёг её чувства, но твои для меня важнее. Я сейчас же скажу ей, чтобы валила на все четыре стороны!

Алкоголь всё же подействовал на Уилла, и впервые он стал вполне обычным мужчиной с расстроенными чувствами и хмельным разумом. Даже совершенство порой проявляет свои изъяны. Он сделал шаг в сторону телефона, но я ему не позволила:

– Не надо. Только не сейчас.

– Так ты веришь мне? Эмма, ты стала самой важной частью моей жизни. Только не молчи.

Уилл протянул руку и боязливо коснулся моего локтя. Я не стала бежать как ужаленная. Позволила проделать дырочку в той выстроенной стене между нами, но только потому, что ничего не чувствовала. Больше ничего.

Вся злость куда-то ушла. Обида поблуждала по венам и выветрилась, как поутру выветриваются остатки вина. Я могла бы злиться. Не за поцелуй, который не имел продолжения. Но за ложь, которой Уилл кормил меня все эти недели. Однако я не злилась. Злятся те, кто испытывает сильные чувства, но этот идеальный мужчина с торсом греческого бога и кошельком финансового магната волновал меня не так сильно, как мужчина с самовлюблённостью павлина, который ни разу в жизни не любил, собирал модели машинок и покупал по-идиотски неподходящие «порше» для снежных дорог.

Мне не нужны были шубы, ужины в ресторанах и бриллианты на шее. Мне нужна была доска с вырезанными головами бывшего, ночные разговоры и качания в снегу…

Как я могла злиться на обман, если сама обманывала Уилла? Поцелуй, который ничего не значил, меньше походил на измену, чем мысли, которые значили всё. А Джейсон застрял в моих мыслях, как заноза в пятке. Вся эта поездка, очарование Парижа должны были достать занозу, выгнать его из головы и освободить место для Уилла. Но Париж не справился. И Сьюзен Калхун, какой бы подлой и отвратительной стратегией не воспользовалась, подарила мне возможность не довести обман так далеко, что он разобьёт очередное сердце.

Этот мир и так держится на осколках чьих-то сердец. Я не хотела, чтобы сердце Уилла смешалось с ними.

– Эмма, прошу тебя, скажи хоть что-то. – Взмолился Уилл, уже захватив мою ладонь и прижав к своей обнажённой груди. Его сердце пока ещё было цело и билось о грудную клетку, передавая пульсацию мне.

– Прости, Уилл.

В его глазах погасли фитили надежды.

– У нас ничего не получится.

– Но я тебя люблю.

Вот только я его не любила.

А любила совсем другого.

Джейсон

– Не думала, что ты ответишь.

– Не думал, что ты позвонишь.

Грустные зелёные глаза – первое, что я увидел, когда принял вызов. Только потом безрадостную улыбку, вьющийся кустарник кудрей, блестящий кулон на её красивой шее и незнакомую стену из грязно-белого кирпича с цветочными мотивами штор. Эмма вернулась раньше времени из своей романтическо-увеселительной поездки по местам, где Купидон орудует своими стрелами любви с особым энтузиазмом, и затеяла ремонт в моём доме? Зачем ещё звонить мне посреди ночи, когда под боком разлёгся Аполлон с его голливудской улыбкой и телом с обложки «Мэнс Хелс»?

Всю неделю я отправлял звонки и сообщения Эммы в долгий ящик, забивал его гвоздями и прятал от глаз, чтобы не возникло желания достать гвоздодёр. Но она позвонила в тот момент, когда я больше всего этого хотел. И я отложил гвозди.

Франция жила по своему времени и опережала Лос-Анджелес на девять часов. Это у меня за окном был неторопливый, душный полувечер воскресенья, а у Эммы глубокая ночь. Похоже, нам удавалось наладить связь, лишь когда солнце опускалось за горизонт хотя бы у одного из нас.

– Как проходит поездка? – Спросил я, потому что Эмма притихла.

– Не так весело, как должна бы.

Узнаю этот бутон из по-детски надутых губ, который расцветал каждый раз, как Эмму обуревали грустные мысли. Я тут же отставил модель «порше» подальше и заёрзал на диване – на этих скользких подушках никак не удавалось найти себе место.

– Что-то случилось?

Он тебя обидел? Проболтался о нашей с ним сделке? Бросил тебя посреди незнакомой страны? Или просто уснул раньше времени, заставив тебя скучать? Даже забавно, сколько вопросов можно уместить в одном.

– Мы расстались.

И как пугающе, сколько чувств можно вызвать одним ответом. Новый приступ вертиго в желудке настиг внезапно, но не походил ни один предыдущий. Всё завертелось внутри каруселью с лошадками, но не вызывало ни спазмов, ни боли. Скорее то летящее чувство, когда кабинка зависла на самой высокой точке горки и на полной скорости полетела по рельсам вниз.

– Я ушла от Уилла. – Самые прекрасные слова, что я слышал от девушки. А слышал я немало льстивых комплиментов и кокетливых намёков.

Чтобы не взорваться бомбой вопросов, я немного поёрзал, лишь бы