тысяч предосторожностей, и у меня нет времени писать опасные признания в любви. <…> Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей, и вместе с тем чувствую все бремя правления. <…> Прощайте, бывают на свете положения очень странные».

Она по-прежнему ничего не говорила о своих интимных отношениях с Григорием Орловым, однако лестно отзывалась о нем и о его братьях:

«Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых <…> Орловы блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, присутствием духа и авторитетом. <…> Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные к моей особе, и друзья, какими никогда еще не были никакие братья; их пятеро <…> старший [на самом деле, Григорий был вторым из братьев по старшинству] всюду за мною следовал, и делал тысячу безумных вещей. Его страсть ко мне была всем известна. <…> Я очень многим обязана этим людям; весь Петербург тому свидетель».

Эти письма потрясли Станислава. Им никогда не владело желание носить польскую корону. Он не хотел быть королем и даже не желал жить в Польше. Считая себя образованным, воспитанным европейцем, он понимал, что имеет мало общего с грубой, распущенной польской аристократией, которая отрицала всяческие авторитеты, кроме своего собственного, и была готова выступить против любого избранного короля при первой же угрозе их привилегиям. Если ему и суждено было оказаться рядом с троном, то он рассматривал себя скорее в роли принца-консорта, помогающего императрице привнести цивилизацию в свою империю, а не правителя страны, в которой он чувствовал себя иноземцем. Поэтому план Екатерины посадить его на польский трон совсем не привлекал его.

Однако у Екатерины было три причины прекратить их отношения и сделать его королем: она хотела удостовериться, что он окончательно ушел из ее личной жизни; кроме того, она желала компенсировать ему разлуку с ней, и, что еще более важно, она хотела с его помощью получить власть над Польшей. Ее письма к бывшему любовнику становились все холоднее. Она перестала держать втайне свои отношения с Орловым. Станислав все еще верил, что его личное присутствие сможет возродить былую страсть к нему. Он умолял позволить ему приехать в Россию хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. Но Екатерина дала отрицательный ответ.

Станислав отказывался принять или даже понять ее отказ. В своем воображении он все еще рисовал портрет одинокой женщины, которая пыталась решить проблемы огромной империи, женщины, которая так отчаянно нуждалась в помощи. Более рациональный человек понял бы, что Екатерина говорила ему о том, что у нее появился другой любовник, чья роль в ее жизни и чей вклад в ее успех давали ему слишком большое преимущество перед ним. Лишь постепенно Станислав осознал горький факт, что польская корона должна была стать ему компенсацией. Его ответ был последним, полным отчаяния криком:

«Я молю вас выслушать меня. Я думал, что вы, в отличие от других женщин, никогда не изменитесь. Позвольте мне быть с вами в любом качестве, каком вы только пожелаете, но не делайте меня королем. Призовите меня к себе. Я смогу сослужить вам куда более значимую службу в качестве частного лица. Я уверен, что это изменило бы любую женщину, но только не вас! Что мне остается? Без вас я ничто, пустая оболочка и истосковавшееся сердце. Я умоляю вас выслушать меня. София, София, вы заставляете меня жестоко страдать! Я бы тысячу раз предпочел быть послом подле вас, чем королем здесь».

Но его мольбы оказались тщетными. Екатерина уже приняла решение. Ей было выгодно иметь на польском троне влюбленного в нее человека. Еще выгоднее для нее было то, что этот человек беден, а польский король имел лишь скудное жалованье. Это означало, что он всегда будет нуждаться в деньгах и зависеть от нее. Станислав хоть и носил мантию короля, но стал лишь пешкой в польской партии. Самой весомой фигурой в ней была королева, в данном случае, императрица. Учитывая покорный нрав ее бывшего любовника и отсутствие интереса к королевской политике, Екатерина была уверена, что в скором времени Польша полностью окажется под влиянием России. Это стало лишь вопросом времени.

Когда новость о русско-прусском решении отдать корону Станиславу достигла иностранных столиц, все поняли, императрица решила сделать своего бывшего любовника королем Польши, а позже женить его и объединить королевство со своей империей. И хотя обнародование этого события могло спровоцировать напряженные отношения с Австрией и Францией, ни одно из этих двух государств, ослабленных войной, как и Пруссия, не были готовы бороться за польский трон. Но это не означало, что они одобряли план Екатерины. Франция передала протест через своего союзника – Турцию, южного соседа Польши. Французские дипломаты в Константинополе не теряли времени и обрисовали перед султаном и великим визирем всю опасность положения, если на троне окажется молодой, неженатый мужчина, человек, который был когда-то любовником императрицы и мог быть избран ей в мужья в случае, если этот брак обеспечит Екатерине власть над территориями к западу от Днепра. Эта тщательно спланированная акция имела свои результаты. В июне 1764 года великий визирь отправил в Санкт-Петербург послание, в котором заявлял, что его страна хотела бы признать русско-прусский альянс, а также одобряет избрание на польский трон урожденного поляка, но отрицает кандидатуру Станислава под предлогом того, что он слишком молод, неопытен и, кроме всего, неженат.

В Польше Чарторыжские, родственники Станислава, приняли логику в отрицании турок. Они предложили решение – король обязуется жениться, вероятнее всего, на польской католичке. Ему исполнилось тридцать два, и он уже миновал тот возраст, когда молодому человеку уместно было вступить в законный брак. Чарторыжские давили на своего племянника, чтобы он избрал себе невесту до выборов в Сейме. Все стороны: Екатерина, семья, турки и стоявшие за ними французы – теперь имели общую цель: заставить Понятовского дать обещание жениться лишь с одобрения Сейма и взять себе в жены польскую католичку. Станислав отказался, заявив, что никто не заставит его стать королем на подобных условиях и что он скорее потеряет корону.

К сожалению, именно Екатерина начала настаивать на принятии подобного решения. Станислав получил официальное послание из российского министерства иностранных дел в Санкт-Петербурге, где говорилось, что ему необходимо еще до выборов в Сейме жениться или по крайней мере выбрать себе невесту. Станислав, наконец, понял, что потерял любимую женщину, поэтому сдался и подписал заявление о том, что женится только на римской католичке и только с одобрения польского Сейма. Однако он оказался достаточно практичным человеком, поэтому написал Екатерине и сообщил,