маузера Две Мишени, но остальные всё-таки достигли редкой цепи бывших кадет, бросили себя на их выстрелы в упор, наставив штыки и забыв даже думать о собственных жизнях.

Федор стрелял, как заведённый. Выстрел — бросок в сторону — прицел — выстрел — ещё бросок; он не видел, как Две Мишени в упор разрядил маузер, схватился за шашку, отбил штыковой выпад, крутнулся, рубанул сам; не видел, как Севка Воротников вышиб винтовку из рук немолодого красноармейца, свалил того подсечкой, замахнулся штыком, чтобы добить; заметил лишь, как Петя Ниткин очень даже неплохо отбивается от наседающего на него бойца — и тут Федор сбил того точным выстрелом в голову.

Среди красных Федор не сразу заметил их командира — с большой комиссарской звездой на рукаве. Тот пальнул на бегу в александровца, попал, но раненый кадет сумел зацепить попытавшегося перепрыгнуть через него комиссара. Тот тяжело грохнулся оземь, в следующий миг на него уже навалился Бобровский и другие.

И всё почти сразу и кончилось. Стоило рухнуть комиссару, как остальные красноармейцы дружно подняли руки, точно у них, только что сражавшихся насмерть, выдернули незримый стержень.

Две Мишени тоже отдал команду.

Военного с комиссарской звездой подняли на ноги, наскоро охлопали по карманам, разряженный маузер передали Аристову. Красноармейцы стояли смирно, но и спокойно, наверное, потому что и сами александровцы оставались хладнокровны и молчаливы, только спешили оказать помощь раненым.

— Кто такие, какой части? — громко спросил Две Мишени, обращаясь к пленным.

— 15-ая стрелковая дивизия, — ответил кто-то.

— Молодцы, — похвалил Две Мишени. — Не молчим, не запираемся. Оно и верно — какой вам ущерб от того, что мы номер вашей дивизии знаем? Никакого. Для вас война кончилась. Мы пленных не убиваем…

— Ещё как убиваете! — вскинулся вдруг человек с комиссарской звездой. — Сколько наши казаки ваши порубили?! Никого не щадили, раненых добивали, на кол сажали!..

— Не надо было у казака хлеб отбирать и оружие, — холодно парировал Две Мишени. — Но мы не казаки, в любом случае. Я офицер русской Добровольческой армии, и таковом качестве гарантирую вам, сложившие оружие рядовые бойцы, что вы будете распущены по домам. Те же из вас, кто проживает за линией фронта, смогут после проверки работать — и получать жалованье — в губерниях, где сохраняется законная власть, порядок и привычный строй жизни. Да, и деньги размениваются на золото, слышали об этом?

Пленные зашевелились.

— Вы тут остались, я так понимаю, прикрывать отход?

Многочисленные кивки.

— Отдаю должное вашей храбрости. Но сейчас всё, бой закончен, давайте позаботимся о раненых. И наших, и ваших. Многих можно будет спасти.

— А с ним что? — вдруг подал голос один из пленных.

— А кто это? — прищурился Две Мишени.

Пленный стушевался.

— Дык, ваше благородие, коль уж ваша взяла, и ты говоришь, что нас по домам опустят иль работу какую дадут, так, может, и его тоже? Не будешь грех на душу брать, безоружного расстреливать? Что ваши с такими, как он, делают, мы наслышаны…

— «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской», — вдруг процитировал Св. Писание Аристов. — От Матфея святое благовествование, глава 18, стих 6. Помните ли? Вот такие, как он, вас и соблазняли.

— Чепуха, — презрительно бросил человек с комиссарской звездой. — Народ вышел биться за свободу, чтобы вас, сволочь, высокоблагородий всяческих, метлой поганой с земли нашей вымести! Не тиранили б народа, не держали б в цепях — никто б не «соблазнил» никого! А теперь давай, расстреливай меня, давай! Мы свой долг выполнили. Дивизия наша далеко уже ушла, не догоните!

— Расстреливать вас, военнопленный, я не собираюсь, — холодно сообщил Аристов. — При других обстоятельствах и, если бы я стал свидетелем ваших преступлений — возможно, и расстрелял бы, не скрою. Но я их не видел. Поэтому судьбу вашу решит суд. Если кто-то другой предавал смерти вам подобных — Бог им судья. А я — им уподобляться не стану. Увести!

— Ну вот, товарищ дорогой, Ирина Ивановна… отзывают нас с тобой в Харьков, штаб Южфронта теперь там, — Жадов держал в руках телеграмму. Дивизию приказано сдать Нечипоренко. У него тяжёлые потери, много разбежавшихся… переформировывают всё. А нас с нашим питерским полком — в Харьков.

— В Харьков — значит, в Харьков, Миша. Борьба не окончена. Даже тот успех охвата белых дал им не слишком многое…

— Ничего себе «не слишком»! Как ты и говорила, на Харьков пошли, на Борисоглебск… Да и на Царицын, говорят, попёрли!

— И совершили тяжёлую ошибку, — ровно сказала Ирина Ивановна. — В военной науке это называется «наступление по расходящимся направлениям», и прибегать к нему можно только в случае очень существенного перевеса над отходящим неприятелем, когда фактически ведётся его преследование.

— А у нас разве не так?

— Конечно, не так. Южфронт не разбит. Мы загибаем фланг, не даём выйти нам в тыл. К Воронежу и Тамбову перебрасываются подкрепления, переформированные полки, с военспецами, хорошо вооружённые, там бывалые солдаты. Можно было окружить нашу 15-ую дивизию, но нельзя окружить весь Южфронт. У белых просто нет столько пехоты. А Царицын… Пусть себе берут. Не там будет решаться судьба революции, а здесь — под Харьковом, Курском, Воронежем… Но это не сейчас, а пока нам в штаб фронта надо. Опять небось товарищ Сиверс захочет из нас «пожарную команду» сделать…

Штаб Южфронта размещался теперь там же, где и харьковский военный округ. Товарищ Сиверс неподчинения не терпел и, как шептались в коридорах, бывший начальник округа Павел Егоров уже отправлен на передовую с новосформированной дивизией.

Вокзал был весь забит эшелонами с севера. Из Москвы, из Петербурга, с Оки и Волги — отовсюду тянулись свежие полки. На платформах — бесчисленные артиллерийские орудия, пирамиды снарядных ящиков. В теплушках — люди и кони.

— Вот видишь, Миша. Этакая силища!.. А ты говорил — остаться в окружении и погибать. Нет, революции ты живой нужен. Все краскомы с боевым опытом ныне на весь золота. Потому что армия только формируется.

— Ну да, — почесал затылок Жадов. — Пехтуры-то много, вижу сам. Да только права ты, дорогой мой начштаба — без опыта сгинут в первом же бою.

— Вот и поехали тогда. Товарищ Сиверс ждать не любит.

Товарищ Сиверс встретил их в кабинете. Сизый табачный дым плавал сплошной завесой, Ирина Ивановна даже закашлялась.

— Прощения прощу, товарищ Шульц. Садитесь, товарищи, Михаил, Ирина. Докладывайте.

— О чём же, товарищ комфронта?

— О вашем опыте, конечно же. Ваша дивизия остановила наступление противника. Не отошла ни на шаг до получения приказа. А так-то и Нечипоренко с 12-ой, и Уборевич с 14-ой