— Всё равно, — упрямо набычился Жадов. — Всё время бегать — до самого Питера добежим, а толку?.. нет, сражаться надо здесь и сейчас. Никаких отступлений, товарищ начштаба!

— Есть, никаких отступлений, товарищ начдив, — мрачно сказала Ирина Ивановна. — Разрешите тогда начать готовиться к занятию круговой обороны?

— Разрешаю. И предупреди всех соседей. И Яшка, где Яшка, я ж его вызывал?!

— Изъявили намерение, но так и не отдали приказа, — фыркнула Ирина Ивановна.

— Отдаю! Вызывай его сюда, где он вообще шарится?!

…Глухой ночью до штаба 15-ой стрелковой дивизии добрался смертельно уставший всадник, раненый, с рукой на перевязи.

— Эй, вставайте, кто ещё остался… — пробормотала Ирина Ивановна.

— Ты о чём, товарищ начштаба? — Жадов оторвал сонную голову от подушки.

Ирина Ивановна, похоже, так и сидела у стола в штабном блиндаже.

— Книга одна. Неважно. Вставай, товарищ начдив. Сейчас узнаем, права я была или нет…

Она оказалась права.

Собрав все конные полки, Добровольческая армия форсировала Дон вдали от линии фронта, кавалерия сплошным потоком устремилась на северо-запад.

— Штаб фронта приказывает нам немедленно отходить.

— Дай сюда!

Жадов почти вырвал бумагу, отмеченную понизу кровью гонца.

— Что?.. «Согласны с вашим предложением… приказываем немедленно начать отвод дивизии на рубеж… сохраняя материальную часть и продовольственные припасы…» Какое ещё «наше предложение»?!

— Наше предложение отвести войска в случае угрозы окружения. Я его отправила заранее. На всякий случай. Потому что знала, Миша: ты-то решишь стоять насмерть и не отступать ни на шаг.

— Ах ты ж!..

— Ну, можешь меня изругать, даже матом. — Ирина Ивановна пожала плечами. — Вот только бойцы наши едва ли захотят тут ложиться все, в безвестных степях. Командование фронта знает, что делает, и подкрепления идут. Нельзя белякам дать по частям разбить сперва нас, а потом и эти свежие дивизии.

Жадов тяжело вздохнул.

— Тогда будем отходить. Но только вот что, товарищ Шульц… ещё раз такое устроите — сразу проситесь в тот же штаб фронта. Я тут командую, а не ты!

— А я тут для того, чтобы ты, дорогой начдив, не угробил бы разом всю свою дивизию! — не поддалась товарищ Шульц. — Ни военспецов у тебя, Миша, ни военного образования; сердце горячее, руки чистые, совесть больная — всё верно; только чтобы полками командовать, ещё кое-что нужно. Почему беляки теснят нас?.. Вот то-то же. А где в частях военспецы толковые…

— Ладно! — зло прервал её Жадов. — Пошли, отдадим все приказы. Опять людям ночь не спать…

Спать и в самом деле не пришлось. Однако не только из-за отступления — добровольцы, словно что-то учуяв, принялись кидаться осветительными ракетами, вновь загремела артиллерия — верно, били по пристрелянным за день ориентирам.

— Не дадут так просто оторваться…

— Заслон надо оставить, — озабоченно сказал Яша Апфельберг, как всегда, вывернувшийся словно из ниоткуда. — Если всё обойдётся, так уйдут тихо.

— А если нет?

— А если нет, товарищ начальник штаба, то падут смертью храбрых во имя победы мировой пролетарской революции.

На пути у них появился Штокштейн, вынырнув из ближайшего блиндажа.

— Опять ты! — вырвалось у Жадова.

— Мы получили приказ отступать. Товарищ начдив, прошу поручить мне командование отрядом прикрытия. Не дадим контре сесть нам на загривок! В отряд буду брать только сознательных добровольцев.

Жадов вздохнул.

— Наконец-то. А то всё шпионы да шпионы… Благословляю, Эммануил Иоганнович. Выкликай тех, кто сам с тобой остаться захочет.

Уже под утро колонны 15-ой стрелковой потянулись на север. Штокштейн оставался; с ним полсотни бойцов большей частью из харьковских рабочих полков. Вестовых больше не повялялось, и Жадов торопил своих — пока солнце не встало, надо было попытаться уйти в отрыв от белых.

Долгое время всё оставалось более-менее тихо, а потом вдруг резко полыхнула частая артиллерийская пальба.

Ирина Ивановна перекрестилась.

— Идём на прорыв, — Две Мишени поднял бинокль, оглядывая побитые пушечной пальбой позиции красных. — Нельзя больше ждать.

Кубанские добровольцы вчера не смогли здесь продвинуться, да, похоже, не слишком-то и пытались, несмотря на прямой приказ начальника армейского корпуса. Отряд александровцев подоспел только к утру, последний резерв добровольцев на этом участке — всё остальное оказалось втянуто в бой и без особого успеха.

— Что, прямо в лоб? — удивился Федор Солонов.

Когда Две Мишени оставался наедине с ним и Петей Ниткиным, многие формальности отбрасывались.

Аристов поморщился.

— Кубанцы уже ходили. Не дошли.

— А мы?

— А мы в обход. Что-то у красных на позициях тихо совсем.

Федор кивнул. «Тихо совсем» означало, что нет «передвижения личного состава», «в том числе неорганизованного». Добровольцы умели часами замирать в окопе или у амбразуры, не бродили в полный рост, не смолили цигарки и так далее. Красных же отучить от этого не удавалось даже шрапнелью.

— Кубанцы их отвлекут, а мы во-он той балочкой. Посмотрим, насколько бдительно у красных боевое охранение…

…Шли всё тем же верным составом. Сам Две Мишени, Федор, Севка Воротников (куда ж без него) — в головах, остальные александровцы чуть поодаль.

Здесь, в глубокой ложбине, снег ещё и не думал таять, хотя под его слоем уже весело булькал беззаботный ручей.

Как ни странно, охранения в балке не оказалось вовсе. Алесандровцы без помех выбрались к траншеям красных — и там их встретила, как говорится, звенящая пустота.

Глава IX.2

Первого красноармейца Федя Солонов заметил, когда они прошли, наверное, саженей полста по траншеям. Позиции противником оставлены, это уже становилось ясно; а охранение, как оказалось, совершенно не представляло себе свои обязанности.

…Красного бойца Федор поразил снайперским выстрелом, и постарался как можно скорее забыть о ещё одной оборвавшейся жизни. Александровцы атаковали, как умели — мелкими группами, прикрывая друг друга, не жалея ни патронов, ни гранат.

Красных оказалось совсем мало, отстреливались они ожесточённо, но александровцы даже не пытались атаковать «в полный рост» и «не кланяясь пулям». Парами и тройками быстро охватывали сопротивлявшихся, ползком подбирались к мёртвым зонам у амбразур и бойниц, не жалея, забрасывали внутрь взрывчатку, самодельные заряды с короткими запальными шнурами. Пулемёты красных замолкали один за другим, но никто из противников даже не пытался сдаться, отстреливаясь с редкостным ожесточением.

Они сбились в кучу, засев в нескольких хуторских постройках, что по самому центру позиции. Тонкая цепь александровцев охватила их со всех сторон, и Две Мишени уже совсем было собрался предложить красным сдаться, как все уцелевшие защитники позиции разом кинулись наружу; прыгали из окон, выскакивали из дверей, иные даже с крыш; их «ура!» сотрясло воздух, родное, русское ура, и даже у Федора Солонова рука дрогнула, он промахнулся; несколько очередей в упор скосили полдюжины атакующих, ещё двоих в упор застрелил из