полдюжины. Если б не я — уже бы всех расстрелял.

Жадов аж поперхнулся.

— А почему мне не доложили?!

— О чём? Хватает он бойца, сажает под замок и начинает, как он выражается, «раскалывать» — признавайся, мол, что ты агент беляков, не то к стенке. Сам знаешь, какая у него слава пошла, у Штокштейна.

— И что, признаются? — мрачно осведомился начдив.

— Конечно. Пока я не вмешалась. Со взводом надёжных питерских ребят.

— И молчала!

— Хороший начштаба начдива по пустякам беспокоить не должен.

— Ничего себе! Ирина Ивановна, товарищ Шульц, приказываю вам впредь мне всё докладывать, ничего не упускать!

— Есть не упускать, товарищ начдив. В общем, всех задержанных я отбила. А Эммануилу Иоганновичу сказала: Wenn Sie mit dieser Praxis nicht aufhören, werden unsere Soldaten Sie eines Tages zwingen, Kuhdung zu essen.

— Это что значит?

— Не суть, товарищ Михаил. Он понял. Тебя же не беспокоит, верно?

— Вот оно-то мне и не нравится… Что с разведкой?

— Вернулись. Против нас кубанские добровольцы, Ейский полк и Екатеринодарский.

— Ух ты. Цельная дивизия!

— Нет, товарищ начдив, едва ли половина от нашей наберется.

— Так это и хорошо. Значит, не полезут, — повеселел Жадов.

— Наоборот, плохо. Не нравится мне, Миша, когда против нас так мало сил оставляют. Больше на заслон похоже. Полезут в другом месте, прорвутся, зайдут нам в спину…

И тут, слово отвечая, где-то совсем неподалёку разорвалась шрапнель.

— Не полезут… — скривился Жадов. Накинул шинель и бросился на улицу.

От позиций добровольцев двигалась редкая цепь пехоты, над окопами красных рвались шрапнели, артиллерия белых била с закрытых позиций, и с неприятной точностью.

Батарей 15-ой дивизии попыталась отвечать, по приближающейся пехоте, но артиллерийский наблюдатели у «контры» всегда были отличные, и огонь они перенесли почти тотчас.

…Михаил Жадов этого не знал, но именно так сперва японская артиллерия расстреливала нашу, с закрытых позиций, выдвинув вперёд дозорных с полевыми телефонами.

Цепи добровольцев прошли какое-то расстояние, иные жадные до боя бойцы красных открыли пальбу, но с такой дистанции попасть можно было разве что случайно.

— Смотри-ка, залегли, — удивился Жадов, опуская бинокль. — Обычно контра эта пулям не кланяется, а тут, эвон, пузами благородными да прямо по грязи…

— Потому что они тут атаку только изображают, — Ирина Ивановна оказалась рядом. — А прорываться в другом месте станут. Азбука, товарищ начдив.

Траншеи отрыты были на совесть, на накаты пошло всё, что смогли найти, включая сараи с амбарами, пулемёты наготове — «демонстрируют» тут беляки или нет, а кровью они умоются!

И верно — день длился, а цепи добровольцев, едва поднимаясь в атаку, тут же и залегали.

Канонада, однако, всё сильнее гремела у соседей и справа, и слева.

Немного погодя примчался вестовой.

— Подмоги надо! 12-ая дивизия, Нечипоренко подмоги просит! Давит контра, головы не поднять!

Жадов метнул быстрый взгляд на Ирину Ивановну.

— Давай полк Илютина. Полк паровозного завода, бывший Сергеева.

Ирина Ивановна сперва было кивнула, но затем прищурилась, подняла к глазам бинокль, надолго припала к амбразуре блиндажа, обращённой у наступающим белым.

— Чего медлишь? — выходил из себя гонец, напрочь позабыв о субординации. — !2-ая там насмерть стоит!.. Подмогу давай, у вас-то тут тихо!

— Не полк. Один батальон, — вдруг решительно сказала Ирина Ивановна.

— Это почему?!

— Потому что они только того и ждут. За нами дорога прямая от Миллерово на Вёшенскую, не забыл?

— Думаешь, здесь и ударят? А чего ж мутузятся, встали-легли, легли-встали?

— Как раз и ждут, когда дивизию нашу раздёргают. Полк направо, полк налево — тут-то по нам и ударят.

— Ну, голова, — с уважением выдал Жадов.

На вестового это, однако, не подействовало.

— Хорош базарить, начдив! Помощь давай, говорю тебе!

— Веди батальон, чего медлишь? — обозлился и Жадов. — Слышал, что мой начштаба сказала? Что тут будет главный удар!

— Может, и будет, может, и нет, а только у Нечипоренко совсем худо, вот прямо сейчас!

— Ну так скачи же, не жди! Батальон — тоже много!

Вестовой совсем потемнел лицом.

— Сам ты, начдив, контра настоящая!..

Жадов только сплюнул.

— Будешь время терять — посажу под арест. Как саботажника. Чтобы духу твоего здесь не было через полминуты! Вот приказ Илютину дать тебе один батальон, — начдив-15 наскоро черкнул что-то карандашом на мятом листке бумаги. — Всё, прочь с глаз моих!

Вестовой понял, что дальше упрямиться становится опасно для собственной шеи — схватил приказ и выбежал вон.

Жадов покачал головой.

— Ирина Ивановна… а ты уверена?.. А вдруг надо было и впрямь целый полк давать? Не удержится Нечипоренко, мы в котле окажемся…

— Удержится, — железным голосом сказала товарищ начштаба. — Во-первых, там военспецом подполковник Нифонтов и части из его Волынского полка. Я Нифонтова знаю…

— Нифонтов? — наморщил лоб Жадов. — Погоди-ка… это который же Нифонтов?

— Отец того самого Константина Нифонтова, что с Бешановым в Питере нас с тобой арестовывать явился. Или не арестовывать, не знаю уж — «дела принимать», как они сказали. Но офицер дельный. Смелый. Решительный. На прежнюю власть сильно злой. Нечипоренко может там командовать, но Нифонтов позиции удержит, помяни моё слово.

— А мы?

— И мы удержим.

…Настоящие атаки начались, когда и впрямь ушёл батальон из полка Илютина, когда пушки белых вдруг зачастили, осыпая шрапнелями окопы с траншеями, а гранатами — ближний тыл дивизии. Тяжёлой артиллерии тут не было, только трёхдюймовки, но и этого хватало. Батарейцы Жадова, хоть и «горели революционным рвением», но стрелять с закрытых позиций и по закрытым позициям не умели.

Однако никто не побежал. Хрипя и матерясь, переждали обстрел, кое-как оттаскивая раненых. И — дождались, когда на поле вновь поднялись цепи в длинных шинелях, пошли прямо на них.

Наступали белые умно, перебежками, никто не маршировал и не гнушался «кланяться пулям». А шрапнели так и рвались, обстрел не прекращался.

— Перестанут только когда цепи подойдут почти вплотную, — Ирина Ивановна опустила бинокль. — Умеют, что уж тут… «Огневой вал» это называется, хотя тут, конечно, до настоящего ой как далеко…

— Как бы нам и этого не хватило, — Жадов погладил ложе винтовки рядом. — Что ж, придётся по старинке, «пуля дура, штык молодец».

— Если всё сделали правильно, не придётся. Если пулемётчики сидят в блиндажах, как приказано.

…И, едва стихла артиллерия, едва цепи белых поднялись — уже совсем близко, совсем рядом! — уже рванулся их рёв, никакое не «ура», как с флангов 15-ой дивизии ударили тщательно укрытые там «максимы».

Белые не добежали до линии траншей. Под свинцовым ливнем вновь залегли, и тут уже воспрявшие духом бойцы Жадова взялись за винтовки.

Текли мучительные минуты, и вот — осторожно, пригибаясь, белые начали отходить. Вскакивали, пробегали сколько-то саженей, падали снова; иные с колена стреляли в сторону красных, но едва ли кого-то задевали: