этого глагола латинское «сede(re)» – идти, уходить, удаляться.

3. «Цветущей, рожденной носом шишке, которая вырастает иногда».

4. «Гораздо больше матери-носа?»

Эту странную фразу можно понять только одним образом: матерь-нос, вскормивший родинку, – учитель (для нас гениальный Бэкон), которого ученик (Ратленд-Кориэт) превзошел. Но для него ученичество и писание пьес под эгидой великого ума было всегда источником самоуничиженности. Потому и «Sesqui-superlative» – хоть и велик, но ни два ни полтора. А пора бы уж полагать себя независимой Единицей, считает Джон Донн.

Донн иронизирует в этом послании, такой уж у него был язвительный характер (став духовным лицом, Джон Донн переменился кардинально под воздействием тяжкого душевного кризиса), и, вместе, советует «Кориэту» не «комплексовать»: ему в этом союзе принадлежит пальма первенства. Панегирик был написан уже после великих трагедий Ратленда-Шекспира.

Малоэлегантное сравнение Кориэта с шишкой, выросшей больше самого носа (mothernosе), перекликается с четверостишием из панегирика Джона Санфорда. В нем сказано: не будь человека с Луны, питавшего Кориэта в юности манной небесной, не было бы и этого фантастического любителя пешего хода. Но только Донн, будучи сам поэт милостью божией, пальму первенства отдает Ученику-поэту, а не его Учителю. Поэт для него – светило большее. Джон Санфорд не так в этом уверен.

Панегирики позволяют думать, что у Ратленда в юности был Учитель, которому он поклонялся. И, смиренно отдавая должное его талантам и роли в собственном становлении, он долгое время чувствовал свою половинчатость. После заговора, заключения в каземате Тауэра, ссылки, работы над трагедиями он в конце концов справился с этим чувством и почти все второе десятилетие славу драматурга ни с кем не делил. Но некоторые «доброжелатели» нет-нет и напоминали ему, не без капли ехидства, что он всем на свете обязан Учителю. А Бен Джонсон, принимая участие в издании Первого Фолио, даже почел долгом сообщить будущим поколениям, что к пьесам приложил руку еще один современник, по его мнению, истинно великий гений.

Учителем мог быть единственно Фрэнсис Бэкон. Вот как пишет о роли Бэкона в интеллектуальной жизни Джон Мичелл: «В то время был только один человек, обладающий ученостью, воображением, изощренностью ума и особым местом в обществе, который был способен создать в масштабах государства миф и организовать ему культурную всеобщую поддержку… Если и были за “Шекспиром” чей-то один ум и чья-то одна цель, то этот непревзойденный по тонкости и изобретательности ум, эта практическая и вместе романтическая цель могли принадлежать только Фрэнсису Бэкону» [314]. И немного дальше: «В центре всех проектов и тайн был Фрэнсис Бэкон» [315].

Панегирик Санфорда подчеркивает, что учитель сыграл огромную роль в образовании Кориэта. Он наделил ученика всеобъемлющими знаниями, благодаря чему тот и стал величайшим чудом. Человеком тысячелетия, как решили четыре века спустя потомки.

Мне не очень-то нравится тон завершающего панегирика, Санфорда принижает заслугу гениального поэта в создании шекспировского наследия. Но так уж виделись некоторым современникам роли Учителя и Ученика в этом содружестве и иногда как бы в шутку напоминали об этом жившему рядом с ними поэтическому гению.

Ирония судьбы: эти панегирики вышли в свет в 1611 году, а через год, в 1612 году, эти же авторы оплакивали смерть графа Ратленда в «Жертве любви» Честера. И вот тут-то «Хор поэтов» («Vatum Chorus») полной мерой отдал дань его несравненному дару. И потом еще в 1623 году и в 1640. Так было, и так, наверное, всегда будет – людям свойственно воздавать современникам хвалу посмертно.

«The Man in the Moon» упоминается еще в одном панегирике, безусловно, хвалебном.

Его автор Роланд Коттон, о котором мало что известно: Why, all the world doth know as well as I,

That never any did as much descrie,

So many nations, manners, and so soon,

Except alone the man that’s in the moon.

Имеется перевод этого панегирика:

Ах, сможет ли обыкновенный смертный

Столь быстро обозреть весь люд несметный? Конечно, сможет. Средство есть простое:

С луны людишек взглядом удостоя! [316]

Перевод искажает смысл и линию симпатии автора. Эти четыре строки продолжают шутливое восхваление подвига великого Пешехода. Гипербола, скрытая в стихах, в переводе выглядит так: вознесись на Луну и удостоишь взглядом людишек, копошащихся внизу. Вот это четверостишие в подстрочном переводе: Весь мир, как и я, знает, что

Никому никогда не удавалось обозреть

В столь малый срок так много стран и обычаев, Кроме единственно человека – того, что на луне.

Тон очевидно нейтральный, если не считать похвалы Кориэту.

Переводчик привнес в текст собственную уничижающую интонацию. Вместо нейтрального: «Except alone the man that is in the moon», презрительное: «С луны людишек взглядом удостоя». А это абсолютно противоречит характеру Ратленда-Кориэта. Знаменательно, что ни в одном панегирике, будь то шутливом или ироничном, друзья не корят его в высокомерно-презрительном отношении к людям, напротив, они подчеркивают его дружелюбие и демократичность. Как раз этим и отличаются шекспировские творения. Шекспир, конечно, мог, когда надо, высмеять. Но он, как и наш Пушкин, никогда, ни к кому не относился с обидным высокомерием. У Ратленда не было графской спеси. Это редкое свойство. И переводчик должен быть предельно осторожен, передавая интонацию автора, иначе он рискует представить героя переводимого произведения в неверной тональности.

Есть и смысловая ошибка. Коттон употребляет метафору. Он говорит, что никто на свете – лишь мифический Человек на Луне – не может так же быстро, как Кориэт, увидеть и понять все, что наполняет Землю, – ведь он вместе с Луной обходит Землю. Красивая метафора, но в ней есть и аллюзия: в те поры наши выдумщики забавлялись игрой в людей, живущих вблизи Луны. И посвященным эта игра была понятна.

Четверостишие еще раз показывает, как любили авторы того времени словесную игру.

На Луне и, правда, виден человек с вязанкой хвороста. Нынешний читатель воспринимает эту строку как метафору, а Роланд Коттон не просто сравнивает скорохода Кориэта с лунным человеком. Он если и находит кого-то равного Кориэту по части знаний о жизни землян, то это его Учитель – «Человек, что на Луне».

Переводческая ошибка в этом случае объяснима. Известно, что панегирики в «Кориэте» не бесстрастны, Кориэт в них осмеивается и в шутку, и всерьез, так что на общем юмористическом фоне «людишки» и «удостоя взглядом» стилистически не выбиваются, хотя при этом и искажают оценочное намерение автора, что, разумеется, недопустимо: свою интонацию навязывать автору переводчик не имеет права.

Если Кориэт – это Ратленд, а значит – Шекспир, то можно утверждать,