Последний панегирик Джона Санфорда «Punctures and Junctures of Coryate» тоже образец литературного гротеска, который как раз и возможен благодаря соединению двух совершенно разных людей. Панегирик заключительный, дальше только четыре строки камбро-британца на валийском языке Роберта Хьюза и макаронический стих самого Кориэта.

Панегирик наполнен аллюзиями, часть из которых для нас темна, но некоторые возможно расшифровать, если вслед за Гилиловым считать, что Кориэт – еще одна маска графа Ратленда, памятуя при этом, что псевдонимом «Уильям Шекспир» пользовались два человека – Ратленд и его учитель Фрэнсис Бэкон, а «Кориэт» – маска одного Ратленда.

Сначала приведем два сообщения: «Том – близнец, a twinne, и в то же время odd».

«Odd» здесь «одкомбианец», то есть житель Одкомба, местечка, где родился шут Кориэт.

На полях комментарий: «Том на иврите означает близнец, что позволяет осмыслить “odd” как “один”». Это очевидный намек на двойственную сущность маски «Кориэт»: олигофрен, недоучка из Одкомба и путешественник граф Ратленд, получивший ученую степень в Кембридже и Оксфорде, – близнецы, объединенные именем Том. Граф рядится в шутовские одежды Тома Кориэта, а его друзья еще по Грейз-инн и собратья по перу пишут этому персонажу-двойнику послания, потешаясь над Кориэтом и восхищаясь Ратлендом. Причем степень насмешек и восхищения колеблется в зависимости от чувств, питаемых авторами к графу.Читать панегирики под этим углом зрения в высшей степени интересно и поучительно, как бы приоткрывается оконце в тайные симпатии и антипатии пишущих. Особенно замечательны послания Бена Джонсона и Джона Донна. Препарировать этот гротеск-абсурд спустя четыреста лет, казалось бы, невозможно, но, к счастью, в 1997 году вышла книга «Истоки английского абсурда» Ноэла Малькольма, где это стихотворение подробно комментировано, что и позволяет расшифровать некоторые аллюзии.

МЕТАФОРЫ САНФОРДА

Второй панегирик Санфорда подводит итоги всему ранее сказанному о Томасе Кориэте. В аллегорической, доходящей до абсурда, форме автор создает дружеский шаржИаллегорию, изображая внешний вид нашего героя, перечисляя его любимые занятия, склонности, таланты. Он прибегает для этого к различным тропам, аллюзиям, близким к гротеску.

Среди метафор – музыкальные термины: «sembriefe of time», «musicks fiddleИsticke», «elevation of a flat from the sharpe in Chromatique Symphonie», «an Irish Harpe». Из чего можно предположить, что не только автор панегирика причастен к музыке, но и адресат Томас Кориэт. Имеются метафоры, взятые из карточных игр и игры в кости, что также говорит о круге их интересов и праздных занятий. Из архивов Бельвуара известно, что пятый граф Ратленд покупал музыкальные инструменты, часто устраивал музыкальные вечера, играл в карты и кости, причем нередко проигрывал, в бухгалтерских книгах то и дело упоминаются расходы на музыкантов и на оплату карточных долгов графа. В замок Бельвуар (англичане называли и называют замок «БиверИкасл», похожим было в то время и написание) постоянно заезжали актерские труппы, которым покровительствовали придворные меценаты. Платили актерам щедро. Столь же щедро вознаграждали музыкантов. А сколько стоило содержать замок со всеми домочадцами и гостями! Та простота, что хуже воровства, упоминается и в панегириках как черта характера Кориэта. Таков был и Тимон Афинский до катастрофы, и еще некий «spendthrift» – расточитель Роджер (имя Ратленда) в «Гесте Грейорум». Таким образом, эти произведения связывает общий персонаж, отличительная черта которого – щедрость до мотовства. Брайен Викерс в книге «Francis Bacon, Major Works» на странице 539 называет графа Ратленда «Roger Manners, the spendthrift fifth Earl of Rutland» – «Роджер Мэннерс, расточительный пятый граф Ратленд». Эту его черту отмечают и другие современные историки. Л. Стоун, автор экономического исследования «Судьба родовитых семей» («Family and Fortune»), подчеркивает мотовство пятого графа Ратленда в конце XVI века и прослеживает, как в начале XVII граф, образумившись, стал рачительно относиться к своим владениям. Как тут не вспомнить графа Безухова, изменившегося и в этом отношении после участия в трагических эпизодах Отечественной войны.

Судя по «восхвалению» Санфорда-Вадиануса, граф славен не только широким гостеприимством. Кориэт сравнивается с майским жуком, чье гудение наполняет мир, и с ирландской лютней, чей строй, по прихоти, то «как струна натянут, а то и вянет; то сладостно поет, то звук надтреснутый исторгнет». Автор пытается исследовать, разобрать по косточкам «сложный состав, именуемый “Томас Кориэт”». Но это титанический труд, и напрягая весь свой ум, он все равно чувствует себя в долгу у фантастического создания.

Не все аллегории панегирика Санфорда поддаются сегодня расшифровке, надеюсь всетаки, что пока. С лютней просто. Лютня – символ поэтического дара, значит, по мнению Санфорда, Кориэт – поэт. О том, что Кориэт был не чужд бумагомаранию, известно и из других панегириков. А из пьесы Джонсона «Празднество Цинтии» известно, что Ратленд играет на лютне: Аморфуc, играя на лютне, поет балладу своего сочинения, под собственную музыку.

Санфорд сообщает, что Кориэт был вельми речист, хранитель чужих тайн, отличался упитанностью и любил потчевать друзей, «как потчевал сосед Демьян соседа Фоку». А из бухгалтерских книг Бельвуара известно, что пятый граф Ратленд тратил огромные деньги на пополнение кладовых замка, хотя собственная семья состояла всего из двух человек, правда, жена была мотовка по части нарядов. Из разных стран Европы привозились заморские вина, диковинные специи, фрукты, рыба, сельдь разных засолов и пород. Из архивных записей известно, какими яствами угощал гостей хлебосольный хозяин. Для посетителей любого звания двери замка были всегда раскрыты, что соответствует строчкам панегирика:

Tom’s a Bologna sawcidge lovely fat,

Stuft with the flesh of a Westphalian sow,

The shoingИhorne of wine, that serveth pat

To make the feebleИstrong, the strong to bow.

Том, жирная болонская сосиска –

Начинка из говядины вестфальской,

Рог изобилья винный, потчует (щедро, ото всей души),

Добряк, гостей, готовых лопнуть.

Кстати сказать, эти строки напомнили мне слова Гертруды из «Гамлета», до сих пор вызывающие недоумение: «QUEEN. He is fat and scant of breath» (аct 5, sc. 2).

Исследователи пытаются дать толкование этой фразе: «The precise meaning of this word (fat) is difficult to establish. But few now see in it an allusion to the actor’s corpulence. In association with «scant of breath» «fat» must refer to Hamlet state at the moment rather than to a permanent characteristic, and the offer of the «napkin» to wipe his face indicates what his state is» [297]. Другие объяснения слова «fat» столь же натянуты и неубедительны. И