я выбегал посмотреть. Это был молодой гром, из тех, что Амандиоха использует как оружие. После грома молния, похожая на тонкие ветви фосфоресцирующего дерева, ударяла в лик горизонта. Рокот в чреве небес был таким громким, что из звука превращался в невидимый предмет: искру света зубной белизны[120]. К утру потоки воды стали настолько мощными, что казалось, будто земля начала двигаться, словно мир превратился в некий ковчег, в который набились все – люди, животные, птицы, деревья, дома – и теперь плывут к какому-то неизвестному берегу.

Большую часть дня он не выходил из дома, лежал в кровати, мучимый мыслями о том, что он потерял Ндали. Между размышлениями и игрой воображения яркие картинки возникали в его голове. Он вставал и бродил по комнате. Он смотрел на себя, изучал свое лицо, свой рот в зеркале. Он предавался воспоминаниям – теперь смутным, притупленным временем – о том, как они с Ндали занимались любовью. Потом он воображал на своем месте другого человека. И это убивало его. Картинка вожделенного насилия внезапно появлялась перед его мысленным взором, словно хищный зверь запрыгивал в его истерзанный разум и рычал.

Осебурува, я не знал, что говорить ему в такие моменты. Все эти четыре года, предшествовавшие его встрече с ней, я неизменно убеждал его иметь веру, какую имел тот белый человек в древности – Одиссей из истории, которую он любил в детстве. В той истории один рассерженный бог не позволял тому человеку вернуться к жене. Я бы теперь все время напоминал ему о той книге, если бы ее герой в конечном счете не воссоединился с женой. Я не мог ему напоминать об этом теперь, потому что его женщина отдалась другому мужчине. Я боялся, что если напомню ему сейчас, то он будет уверен в неизбежном поражении. Я даже не представлял, как ему можно помочь. Я знал, что тщетно убеждать его отказаться от любви к ней, и я мог только предлагать ему сделать то или иное. Его воля оставалась глухой. Теперь его чувства умножились. Он не только испытывал любовь, не только хотел вернуть Ндали – он еще и чувствовал, что ее отречение от него делало его страдания бессмысленными. Он хотел ее благодарности, хотел, чтобы она сделала уступку ему, человеку, который пострадал ради нее.

Стоял день, и стрелки маленьких настенных часов показывали 4:00, когда он поднялся, почистил зубы, сплюнул в канаву, несущую сточную воду из компаунда. Один из его соседей находился в ванной, которую мой хозяин делил с ним, и теперь до него доносился плеск мыльной воды, уходящей в сточную трубу. Он доел оставшийся с прошлого дня хлеб, покончил с ним в два приема, оделся и вышел из дома.

Он увидел, что дождь образовал небольшой залив рядом с компаундом. Эгбуну, хотя со времени его тюремного заключения я очень резко сократил частоту выходов из тела моего хозяина, в ту ночь я вышел посмотреть на дождь, как я смотрел на грозу, омыться в нем, пока мой хозяин крепко спит. Бо́льшую часть ночи я провел там с тысячью других духов всяких разновидностей, вдыхал неземной запах Бенмуо. Я не сомневался, что из-за грозы ни один дух не будет искать тела людей для вселения или причинения им вреда. И теперь, когда мой хозяин вышел из квартиры, я имел возможность собственными глазами увидеть последствия дождя. Глинистая земля размягчилась до такой степени, что его туфли оставляли в ней вмятины. Построенный из необработанного кирпича-сырца дом напротив того многоквартирного, в котором жил он, теперь ненадежно стоял на отмели.

Когда он в солнцезащитных очках, скрывавших его лицо, почти дошел до аптеки, отвороты его брюк пропитались глинистой водой. Напротив большого обувного магазина через улицу он увидел Элочукву и группу мужчин, почти на всех были черные жилеты, а в руках флаги Биафры. Они пересекли улицу. ДВСГБ. Они не протестовали – просто шли, некоторые из них палками перенаправляли движение. Он видел среди них Элочукву, возбужденного этим мероприятием. Мой хозяин покачал головой и пошел дальше – к аптеке.

Не дойдя немного до аптеки, он увидел машину, в которой узнал машину Ндали – на этой же машине она когда-то приезжала к нему домой. Он посмотрел на машину, на маленький постер на заднем стекле, и уверенность опять оставила его, он начал спрашивать себя, зачем он пришел. Он не знал, что ему делать дальше. Я осенил его предостережением – словами Джамике о том, что он больше не должен пытаться встретиться с ней. «Не делай этого, прошу тебя, пожалуйста, ради Христа, сына Божьего. Если она замужем и говорит, что не хочет тебя, то, после того как ты попросил у нее прощения, отпусти ее».

Но он никак не мог решиться. Даже когда он пытался позволить себе сделать это, бросить все, что-то тянуло его назад. Сегодня это было сокрушительное желание воссоединиться с ней. Завтра – жажда получить признание своих страданий, своей жертвы.

Он перешел на другую сторону улицы, миновал группу мелких торговцев фруктами, выстроившихся со своим товаром, выложенным на неустойчивых столиках. Мимо него, разговаривая о какой-то свинье, прошли два мальчика в школьной форме. Рюкзак на спине одного из них был расстегнут. Мой хозяин остановился у столика Джи-Эс-Эм в нескольких метрах, сел рядом с женщиной на пластмассовый стул.

– Звонить хочу, – сказал он.

– О, – сказала женщина. – «Гло», МТН, «Эйртел»?

– Ммм, «Гло».

Он набрал номер Джамике с захватанного телефона женщины. Джамике ответил хриплым голосом:

– Брат, мы только что закончили консультирование. Ты на сегодня закрылся?

– Да, – ответил он. – Ты сможешь приехать? Я хочу поговорить с тобой кое о чем.

– Хорошо, приеду вечером.

Всю дорогу назад он прошел пешком, остановился, только чтобы купить чашку гарри[121] и пакетик очищенных апельсинов. В ожидании Джамике он прокручивал в голове мысль, посетившую его, когда он стоял возле машины Ндали. Чукву, я расскажу тебе об этом позднее. Он рассматривал эту мысль и так и сяк, пока не смог сформулировать ее в окончательной форме, а потому, когда появился Джамике, слова у него были готовы.

– Через два дня ты уезжаешь на эту долгую молитву, и я тебя сколько времени не увижу?

– Сорок дней и сорок ночей. Такое число дней Господь Иисус Христос постился и молился…

– О'кей, сорок дней, – горько сказал мой хозяин.

Он оглядел свою единственную комнату в поисках следов мучений, которые переживал два последних дня. Он хотел рассказать Джамике о своих страданиях, но не