стала кричать громкое «Ура!» Главнокомандующему, после чего капитан Перре со словами, сказанными по-русски: «Если это не глупо, то кричите», немедленно уехал.

В Атаманском военном училище к приезду капитана Перре были выстроены все юнкера, нестроевая сотня училища и слушатели офицерских курсов, последние в своем расположении. С теми же словами, призывая верить только обещаниям товарища Серебровского и французским объявлениям, капитан Перре предложил юнкерам отправиться в Баку. Однако докончить своей речи ему также не пришлось. Со стороны юнкеров и казаков послышались слова: «Довольно, знаем вас хорошо», а одним из офицеров училища был предложен вопрос – кем перечеркивался наш бюллетень и делались на нем надписи «врут», «лгут» и тому подобные. Когда капитан Перре ответил «мною», то предложивший этот вопрос офицер после ответа капитана Перре сказал: «Я думал, что этот бюллетень перечеркивался и срывался мерзавцем Чиковым, но я не мог допустить, чтобы французский офицер, тем более начальник штаба, мог позволить себе делать это». Поднялся шум и свист по адресу французов, которые, не заезжая к выстроенным офицерам курсов и юнкерам Кубанского Алексеевского военного училища, уехали в свой штаб.

В четырнадцать с половиной часов капитан Перре отправился для опроса в расположение полков. В Каледино-Назаровском полку, как и в беженском лагере, он старался не только склонить казаков к поездке в Баку, но и поселить недоверие к русскому командному составу и подорвать веру казаков в переезд в Балканские государства. Молча выслушали калединоназовцы всю речь капитана Перре до конца, не прервав ее ни одним вопросом или криком, и молча же разошлись по палаткам. Ехать в Баку никто не пожелал.

Не то было в Платовском полку. Казаки, все еще озлобленные на французов, принявших сторону Белашева и Фальчикова и не пустивших их в Болгарию, а теперь снова предлагавших Совдепию, встретили капитана Перре с камнями в руках. Неминуемо разразилось бы несчастье, могущее повлечь за собой большие бедствия на голову казаков и усугубить и без того нерадостную жизнь их на острове, но командир и офицеры полка успокоили казаков, которые и разошлись по палаткам, не выслушав до конца речи капитана Перре и кидая злобные взгляды на сидевших в автомобиле французов. Среди платовцев, как и терцеастраханцев, которых затем посетил капитан Перре, также не нашлось ни одного желающего ехать в Баку.

В семнадцать часов на пристань прибыло еще два человека, желающих отправиться в Баку. Поздним вечером подошло еще три человека. Ночью громадный «Кюрасунд» ушел с Лемноса, увозя на борту всего лишь девять человек. Французская атака была отбита по всему фронту. Твердость духа и сплоченность казаков победили на этот раз происки французов, и вера в командование, в армию, в великое русское дело взяла верх над французскими наветами.

Из отдельных эпизодов «боя» своей яркостью выделился инцидент с юнкером Алексеевского училища (в чине хорунжего) Полянским, наглядно показывавший сплоченность казаков, желание их идти на выручку один другого и ярко обрисовавший повышенность и напряженность бывшего тогда настроения. В беженском лагере, когда многие беженцы, задавая капитану Перре вопросы, полемизировали с ним, юнкер Полянский назвал его пьяницей, ошибочно полагая, что он говорит не с капитаном Перре, а с переводчиком, за что тут же был арестован и отправлен во французский штаб. Весть об аресте французами юнкера с быстротой молнии облетела весь лагерь. Пошел слух, что он будет насильственно отправлен в Баку, нашлись люди, видевшие, как юнкера Полянского «повели на пристань № 3, где собирались отправляемые в Баку», и даже «посадили в катер и повезли на пароход».

Начальник Алексеевского военного училища, получив донесение, что «французские власти арестовали юнкера Полянского и повели его на пристань № 3 для отправки на пароход «Кюрасунд», идущий в город Батум», под впечатлением минуты, желая спасти своего юнкера, взял бывшую на строевом занятии сотню юнкеров с винтовками (как были на занятии, без затворов) и повел ее к пристани № 3, надо заметить – усиленно охраняемой французскими стрелками. К счастью, на пути ему встретился капитан Перре. Узнав от последнего, что юнкер Полянский находится не на пристани, а во французском штабе и что в Совдепию он отправлен не будет, начальник училища приказал полусотне возвратиться обратно в училище. На этом происшедший инцидент закончился. Юнкер в чине хорунжего Полянский был судим в Константинополе французским военным судом, приговорен к двумя неделям ареста и на Лемнос уже более не вернулся.

В приказе по лагерю Калоераки за № 43 генерал Абрамов, «считая факт оскорбления на словах офицера французской армии юнкером Полянским и неуместный вызов начальником Алексеевского военного училища вооруженной хотя бы и не действующим оружием (винтовки без затворов) команды явлениями крайне прискорбными в наших отношениях к доблестной французской армии и ее командованию», объявил начальнику Алексеевского военного училища замечание за «неуместный вызов вооруженной команды», юнкера Полянского, «в случае передачи его в руки русских властей», предал суду «за оскорбление на словах должностного лица при исполнении последним служебных обязанностей» и от лица всего русского лагеря принес извинение французскому губернатору острова Лемнос майору Бренну за совершенные означенными лицами поступки.

Французская атака была отбита. Снова потекли серые лемносские будни, только теперь казаки жили нетерпеливым ожиданием обещанной отправки в Болгарию. Но французы, обескураженные неудавшейся записью в Баку, озлобленные твердостью казаков, не пошедших на их уговаривания, инцидентами и вообще резким к ним отношением казаков при объезде лагерей, начали проявлять свое озлобление целым рядом грубых и обидных поступков с русскими и репрессивных мер, иногда очень чувствительных для обитателей лагеря.

Как и всегда бывало перед всякими отправками в Совдепию или Бразилию, французы применяли различного рода репрессии с целью создать для казаков лишний стимул к оставлению Лемноса и поездке в указываемом направлении. Обычными мерами были уменьшение пайка и запрещение пропусков за черту лагерного расположения. После отправок паек вновь не увеличивался, но пропуска или разрешались официально, или фактически ослабевала охрана лагерей, и казаки опять получали возможность более или менее свободно ходить по окрестным деревням.

Так было и теперь. За день до прибытия на Лемнос «Кюрасунда» у французского штаба было вывешено объявление военного губернатора острова Лемнос от 18 июля 1921 года – Приказ № 92 (следующим – Приказом № 93 – были объявлены условия товарища Серебровского для отправки в Баку; см. выше), которым объявлялось: «На острове началась эпидемия оспы, вход в зараженные деревни Кандию, Партьянос, Паспераго и вообще выход из лагеря запрещен. Французские и русский караулы из этих деревень будут выведены и заменены постами на дороге. Всякое лицо, задержанное в этих деревнях, будет заключено в карантин за проволокой. Бренн».

Сколь