выгружены в Батуме, были хорошо приняты и что все договоры, принятые г. Серебровским, были исполнены». Далее говорилось, что все желающие ехать должны собраться у французского штаба 21 июля в шесть часов вечера, причем им, кроме собственных вещей, разрешалось взять с собой и по одному одеялу.

Теперь уже было всем ясно, что готовилось очередное нападение со стороны французов. Опять на устах у всех появилось имя известного уже товарища Серебровского с его «амнистией» и работами в Баку. Опять перед казаками встал мучительный вопрос о поездке на родину, опять слабые духом заколебались, заволновались – не поехать ли?

Со стороны командования немедленно были приняты меры воздействия. В частях устраивались собеседования, на которых казакам указывалось, что скоро все части будут перевезены в славянские страны, где жить будет значительно легче, что условия работ в Баку крайне тяжелые и что «амнистия» применяется только на словах, так как, по имеющимся уже тогда сведениям, часть казаков из отправленной товарищем Серебровским первой партии была расстреляна, а часть попала на север, в концентрационные лагеря.

Одновременно с этим информационным отделением был выпущен срочный бюллетень, расклеенный почти на всех витринах и видных местах и распространенный в большом количестве среди воинских чинов лагеря. В бюллетене сообщалось о положении в России, о царившей там безработице, голоде и восстаниях. «Интересно знать, – замечалось в бюллетене на заверения французов в Приказе № 93 о «хорошем приеме в Баку казаков», – от кого получены эти сведения французским командованием? Уж не от станичников ли донцов или, может быть, от тов. Серебровского? Что сейчас делается в Советской России – всем известно: голод, холод и полная безработица, так как все фабрики и заводы постепенно останавливаются. А поэтому ясно, что тов. Серебровскому нужны не 1200 рабочих, которые вообще не нужны в безработной стране, а нужно лишь уменьшить на 1200 человек ряды Русской Армии, которая, даже будучи на Лемносе, все же является угрозой для благополучия Советской власти, особенно теперь, когда и Сибирь, и Юг России охвачены восстаниями».

«С другой стороны, – говорилось далее в бюллетене, – на том же пароходе «Кюрасунд» прибыло одно лицо, которое привезло официальные письменные заявления Главнокомандующего Русской Армии и Донского атамана о том, что вопрос о переезде в Болгарию 7000 донцов разрешен окончательно в благоприятном смысле, деньги на обеспечение указанного количества чинов армии у Главнокомандующего имеются и переведены в распоряжение болгарского правительства».

«Помните, станичники, что чем меньше мы будем эвакуироваться в Грецию и Советскую Россию, тем вернее, что хозяева настоящего положения, убедившись в бесплодности своих попыток распыления, постараются удовлетворить наше законное желание отправить нас туда, куда нам хочется, – в Болгарию. Станичники, очередь за стойкостью и выдержанностью ваших убеждений и нервов».

Этот бюллетень, особенно сообщение о благоприятном разрешении вопроса о переезде в Болгарию, успокоил казаков, окончательно убедив колеблющихся – не ехать в Советскую Россию, но французы, интересы которых могли пострадать, отнеслись к нему иначе. Опасаясь, что казаки не поедут в Советскую Россию, что затраты по фрахтованию такого большого парохода, как «Кюрасунд», пропадут даром, они пошли на крайние и не совсем корректные способы борьбы с русским командованием.

С шести часов утра 21 июля в расположении частей появился французский автомобиль, сопровождаемый сильным конвоем конных французских жандармов. В автомобиле, кроме французских офицеров (начштаба капитана Перре и других), находился небезызвестный в лагере провокатор – казак Чиков. Автомобиль этот часто останавливался, и на всех киосках, стенах, водоемах, всюду, где только можно было, Чиков расклеивал ответное «объявление» французов: «О. Лемнос. Военный губернатор, 21 июля 1921 года. Ложные сведения распространяются по лагерю. Единственная правда только в приказе № 93. Все остальное фантазия. Начальник штаба Перре».

С первых же минут появления в лагере автомобиля и после первого же расклеенного «объявления» отношение казаков к записи в Баку, а следовательно, и к французам, выявилось в резкой форме. Несмотря на присутствие усиленного конвоя французских жандармов, появление автомобиля в частях встречалось громким криком, свистом и улюлюканьем. По адресу французов кричали нецензурные слова. Особенно возмущал казаков Чиков. В расположении между Платовским и Терско-Астраханским полками была даже попытка вытащить его из автомобиля и расправиться с ним, и только лишь конные жандармы, подкрепленные находившимся вблизи пешим патрулем, спасли Чикова от самосуда.

В девять часов на пристань явилось для поездки в Баку всего три человека. Тогда в девять с половиной часов в расположении лагерей вновь появился в сопровождении конных жандармов французский автомобиль, в котором находился капитан Перре с двумя французскими офицерами и неизменным казаком Чиковым. Автомобиль останавливался в тех местах, где был расклеен информационный бюллетень, и капитан Перре перечеркивал красным карандашом каждый из таких бюллетеней и собственноручно делал по-русски надписи: «Это неправда», «Это ложь», «Врут, врут», подписываясь при этом – Н.Ш. Перре.

Тут же расклеивалось объявление военного губернатора острова Лемнос за № 2217: «Лемнос, 21 июля 1921 года. Вследствие того что порядок объявления приказа № 93 не обеспечивает осведомления, будут приняты следующие меры: французский офицер обойдет каждую часть и прочтет приказ перед собранной для этого частью (офицеры в каждой части на правом фланге). В 11 часов – батальон беженцев, училища и госпиталя. В 13 часов – Терский, Платовский и прочие полки, с востока на запад. Желающие ехать будут сейчас же отправлены. Бренн».

Еще большими криками, свистом, бранью и улюлюканьем встречали и провожали казаки автомобиль. Одна женщина из беженского лагеря обратилась к капитану Перре со словами: «Когда вы бросите нас мучить? У многих из нас казнены большевиками в России дети, мужья, отцы и матери, а вы принимаете все меры к тому, чтобы нас уехало возможно больше в Баку, на новые казни к большевикам». Но эти слова, по-видимому, мало смутили Перре, продолжавшего делать свое дело и в других частях, причем несколько бюллетеней были им сорваны с витрин.

С одиннадцати часов началось обещанное французами «осведомление» казаков с приказом № 93. В беженский лагерь, в автомобиле, с обычной охраной, опять прибыл капитан Перре. Он предложил собравшимся беженцам отправиться на работы в Баку, утверждая при этом, что ранее ехавшие туда беженцы были приняты хорошо, что в Болгарию русских больше пускать не будут и что все то, что сообщается по этому вопросу русским командованием, является ложью. Однако в результате этого опроса из всего беженского лагеря пожелал отправиться в Баку только один человек.

По пути в Атаманское военное училище капитан Перре заехал в расположение конной Кубанской сотни и обратился было к кубанцам с аналогичным предложением, но ему не дали говорить, так как сотня