и просил оказать содействие к проезду этих рыб без пошлины и задержек на границе.

Но самой важной новостью Соукуна было то, что московские купцы получили разрешение строить новую дорогу Москва-Сарны, прямую по линейке, новую линию в семьсот верст длины. Изыскания начнутся в конце апреля и в три года дорога должна быть готова. Вокзал будет в Охчеве, неважное песчаное наше урочище, прилегающее к поселку.

Тут призадумался и Витя. Продавать такое имение?! От Соукуна мы сначала скрыли переговоры с ‹…›[297], и, так как в апреле предполагался осмотр имения, мы сказали ему, что в апреле приедет комиссия для осмотра, чтобы дать нам закладную. Иначе Соукун пришел бы в отчаяние, и все его начинания пошли бы прахом. Я сама иногда чувствовала мучительную двойственность: осилим ли мы платежи в ожидании результата? Не продадут ли нас за долги с аукциона? Но, думалось, удержались же мы целый год, сколько неожиданных еще может быть комбинаций. Петрова, председателя луцкого окружного суда, убрали, а Дерюжинский писал нам, что серьезно говорил с Макаровым насчет города Сарны и подал об этом докладную записку Арбузову. И тот, и другой обещали подвинуть дело, выделив прежде всего Сарны из общей папки, где обычно залеживаются ходатайства. Конечно, это еще не было выходом для погашения наших долгов, но лесохранительный комитет уже разрешил пятьсот десятин леса на корчевку. Они вполне могут обеспечить закладную. Даже Оленька начала сомневаться в «практичности» продажи Сарн и писала, что и Леля, узнав о московской дороге, начинает иначе относиться к вопросу о продаже Сарн и больше не «жаждет» этого. Тетушка же просто благословляла нас решительно отказаться от продажи и с помощью Соукуна извлекать доход, довольствуясь сперва малым. Но одних процентов было тридцать шесть тысяч в год. О, как хотелось их теперь слушать! Один Витя качал головой. «Неужели вы бы продали Сарны за миллион?» – спрашивал его Соукун. Нет, нет! Если бы только этот бегемот достал нам закладную, которой мы бы могли сразу погасить наши мелкие долги, сроки которых наступали чуть ли не через день.

Мы держались, перевертываясь с большим искусством, но так не могло длиться долго: погасишь одно, срок другому! Но и это не пугало нас, если бы только верить, что фортуна не изменит нам! Я верила, а Витя боялся. Десятого марта прибыла «рыба», т. е. восемь золотистых карпов (Leder-karp) с рыбаком Кефуртом. Соукун, предупрежденный телеграммой, выехал встречать в Родзивиллы на границу. На таможне были предупреждены телеграммой министерства земледелия. Рыбы были пропущены без замедления и без пошлин. После необходимых формальностей бочка с водой и плавающей в ней рыбой была поставлена в багажный вагон скорого поезда. В Ровно была обычная пересадка в час ночи. Железнодорожное начальство заартачилось ставить двенадцатипудовую бочку в багажный вагон курьерского поезда, но Соукун так решительно пригрозил телеграфировать господину министру, что начальник станции задержал курьерский поезд на десять минут, и все служащие станции, чуть ли не пятьдесят человек, с триумфом перетащили и поставили бочку в багажный вагон одесского поезда. Выехавший встречать в Ровно Фучиковский воспользовался случаем, чтобы засунуть туда же свои корзины с утками и индейками, купленными им супруге на развод.

В три часа ночи рыбы прибыли в Сарны. Здесь не менее торжественно приняли бочку, перевезли в имение, обложив в дороге сеном, и поставили у двух сажалок, выкопанных по обе стороны болотной речки за скотным двором. Утром карпы были осторожно вынуты из бочки и пущены в сажалки, по четыре самца и четыре самки, отдельно, после чего им велено было уснуть, т. к. еще стояла зима. К ним был приставлен караул. Сторож Лощевский выстроил себе для этого шалашик на берегу. Карпы заснули, и теперь Соукун на цыпочках ходил вокруг них, боясь даже кашлянуть. Наш бегемот тогда, кажется, все забыл на свете, мечтая достигнуть рыбного богатства князя Шварценберга!

Если он не гулял вокруг сажалок, то бродил вблизи, разыскивая так называемые «небесные пруды», т. е. углубления в почве, где бы можно было задержать весеннюю воду, чтобы в первые теплые дни пустить в них карпов из сажалок для икрометания и выведения рыбешек.

Приехавшего с карпами рыбака Богумила Кефурта мы поместили у нас в доме, в канцелярии. Это действительно был воспитанный и образованный молодой человек, окончивший юридический факультет университета в Праге, но говорил он на всех языках с чешским акцентом. Он с восторгом рассказывал про Фраденберг, где рыбное хозяйство князя Шварценберга занимало прудами шесть тысяч десятин и давало двести пятьдесят тысяч чистого дохода. Один дворец князя стоил двадцать миллионов! Но он также, как и Фучинский, жаловался на стеснительность австрийских законов: окна нельзя было прорубить, не дав прошения, оплаченного гербовым сбором! Когда он переехал границу, он вздохнул полной грудью. «Свободна и широка русская земля, – воскликнул он тогда с восторгом, – всем места хватит! Всех она прокормит!»

Кефурт, уже бывавший с отцом в Сарнах, ценил их в тридцать миллионов (!) с точки зрения чеха, но требовал и тысячу волов, чтобы обработать и унавозить все эти пусто лежащие земли. «Ну, да, – отвечала я, – вот поэтому мы и зовем вас! Мы не можем одни работать на тысяче волов, а вы, которым так тесно в Праге, приходите к нам, и будем работать вместе, общими силами! Сговоримся так, чтобы и вам, и нам не было обидно. Какая благодарная задача превратить эти запущенные, необработанные пространства в цветущие сады! И здесь, и у нас много найдется народа, которым нужна работа, но для этого нужны фабрики, заводы, развить промышленность, огородничество, а пусто лежащие земли никого не прокормят, и люди уходят в Сибирь, в Америку, потому что земли мало у нас в России! Но научите нас работать интенсивно. Зовите ваших чехов, мы позовем своих и превратим эти пустыни в сады!»

Кефурт, рискнувший своими сбереженьями, чтобы заложить рыбное хозяйство на наших реченьках и озерах (провоз карпов и поездки его стоили ему сто пятьдесят рублей), вполне нам сочувствовал и так как до апреля ему нечего было делать в Сарнах, он вернулся в Прагу, и вскоре доктор Янов, если не ошибаюсь, секретарь Шварценберга и министр земледелия в Чехии, напечатал в пражских газетах воззвание, призывающее переселенцев в Сарны, а также сообщил о своем желании приехать к нам, лично переговорить о вопросе колонизации и устройстве образцовой чешской колонии и разных предприятий, на что он надеялся иметь значительный капитал.

Поэтому, когда вскоре затем Оленька сообщила нам, что Лепин, управляющий Голицыных в их Подмосковной, предложил князю другое