Я знаю, что мы часто меняемся до неузнаваемости, когда теряем кого-то, кого любим ничуть не меньше собственной жизни. Знаю, потому что видела, как Аня Филонова — одна из сильнейших в физическом и моральном плане защитниц, — превратилась в нечто совершенно на себя непохожее, живущее на адреналине, алкоголе и ненависти.

Та, кто была готова порвать любого за своих детей, перестала замечать их, даже если они находились с ней в одной комнате.

Нечто похожее случилось и с Клео.

— Говоришь так, словно знала его дольше и ближе меня, — фыркает Клео. — Я была его матерью, а ты… по ошибке попала туда, где тебе места не было.

Я замираю. Перестаю моргать и дышать. Сказанные слова бьют обухом по голове.

Моя реакция, в свою очередь, явно забавляют женщину.

— О, да, я знаю! — восклицает она, хлопая в ладони. — Мне Миллуони рассказал, когда пришёл просить помощи. Представь себе, когда у тебя есть всё, что нужно, начинаешь с фантазией подходить даже к такой простой вещи, как бартер. Ведьмаку нужна была моя магия, и за неё я попросила его рассказать мне ту информацию, которая хоть немного будет мне полезна. И он поведал мне о моём собственном прошлом с той стороны, с которой я о нём не знала… Это была нетипичная сказка: счастливая история с грустным концом. Жила-была семья, её члены сосуществовали в мире и любили друг друга, но однажды в стены их тёплого дома под маской дорогого человека пробралась змея, отравившая всем жизнь и оставившая главную героиню, прекрасную мать и любящую жену, с осколками собственного сердца в руках. — Клео вышагивает передо мной, громко цокая каблуками. На каждый её шаг, я замечаю, хотя бы один фейри или одна фея испуганно вздрагивают. — Ты спрашиваешь, почему я оставила Васю, но ты не понимаешь… ещё не знаешь, каково это — любить слепо, отдавая всю себя. Григорий… Гриша… он спас меня. Я была придворной швеей у королевы Летнего двора, но это лишь звучит как нечто достойное, а на деле я была всего лишь одной из десятка таких же наивных и надеющихся на жизнь в роскоши. Но мечты так и оставались мечтами. День за днём, год за годом… А однажды… однажды стражи пришли к нам во двор на переговоры. Среди них был и Гриша. Он был юн, а я уже почти окончательно потеряла любую надежду на лучшее будущее, и… это была любовь. — Голос Клео ломается. Слёзы текут по её щекам, и она размазывает их вместе с косметикой. Стираются розовые щёки. Бледно-лиловые губы. Чёрные линии, которыми были подведены глаза. — Он спас меня, а вы его убили.

— Его убила жизнь, которую он выбрал, — настаиваю я. Не время — Клео подавлена и разбита; не место — я на территории, где она правит всем. Но я не могу больше слушать, как жертвами делают тех, кто каждый день проводил с мыслью, что тот, возможно, будет последним. — Григорий был первым стражем. Он решил защищать человеческий мир сам, никто не заставлял его.

— Первым стражем, — повторяет Клео, пробуя фразу на вкус. Морщится. — Стражи… следующее звено человеческое эволюции, а на деле — всего лишь кучка самовлюблённых выскочек.

— И ваши сын с мужем были одними из них.

— Как и Христоф. Помнишь такого? Если нет, я напомню — это внук Авеля, ещё одного первого стража, и это кровожадный убийца, сделавший так, что от моей подруги, такой же придворной швеи, которую я взяла с собой в человеческий мир, потому что была уверена, что здесь безопаснее, остались лишь скальп, ногти и зубы.

Клео разворачивается на пятках. Спиной ко мне, лицом к своим подданным. Придворные феи и фейри напрягаются, готовясь ловить каждое сказанное их королевой слово.

— Приведите Тамину.

Сомнение, страх и растерянность в глазах слуг так и остаётся внутренним ощущением. Вслух ничего не произносят. Уходят быстро, приходят не одни. Везут огромный прозрачный сосуд с существом внутри. Оно в шрамах и ранах, но одежда на нём чистая, свежая, вычурно красивая.

Сосуд подвозят близко, и я вижу лицо существа, от вида которого меня начинает тошнить.

Передо мной химера. Явно не лучший эксперимент Христофа. Возможно, даже один из провалов.

— Тамина, — Клео стучит костяшками пальцев по стеклу. Разумеется, никакой реакции со стороны существа это не вызывает. Оно давно мертво. — Это Ярослава. Я рассказывала тебе о ней. Родственница Аполлинарии, моей племяшки. Она помогала Христофу с его деяниями.

— Я не помогала, а пыталась остановить. И если бы я этого не сделала, всё закончилось бы куда хуже.

Я боялась говорить о собственной важности с самого великого начала. Это казалось бредом. Ерундой. Вокруг всегда было слишком много других, более достойных. И всё время чего-то не хватало: то сил, то эгоизма, то повода. Но ведь если подумать… если попытаться трезво взглянуть на ситуацию, за короткий период становления стражем я заслужила того, чтобы оценить свой вклад как достаточный.

Достаточный не похвалы, но принятия. Не награды, но факта.

Бен прав, я не главный герой этой истории. Но я — один из них. И если это значит отстаивать себя и своё право на признание, я готова на это пойти.

— Я убила Христофа, — говорю я. — Я выстрелила прямо ему в голову, несмотря на то, что продолжала сомневаться в его вине до самого спуска затвора и даже думала простить его, помочь ему вернуться на правильную сторону. Но вместо этого я спустила курок, потому что так сделать было нужно. — Клео явно заинтересована моими словами. Она слушает, обхватив руками свой корпус, а я тем временем чувствую, как ослабляется давление железных пут на моих голенях. — Вы оставили Васю, потому что вам хотелось сбежать как можно дальше и как можно скорее. Но останьтесь, задумайтесь хоть на секунду — и вы бы увидели, что вам необходимо было сделать: взять Васю с собой. Вы были его матерью, Клео. Он пошёл бы за вами даже на край земли.

Клео вздыхает. Я могу спокойно болтать ногами в воздухе — они свободны.

— Я знаю, зачем я здесь, — продолжаю я. — Сначала я думала, это месть, но теперь понимаю — нравоучение. Вы хотите показать, к чему привело моё вмешательство в вашу сказку, вот только вы не знаете о том, что я уже виню себя во всём происходящем. Виню, но… мирюсь. У меня всего два плеча, на которых можно нести груз ответственности, и отвечать за то, что испортили вы, сил уже нет.

Опускаю