– Вот! Уже лучше, – с заботливой улыбкой приободрил Уни энель Нафази. – Кто со Светилом благим на дела добрые встает, тому – успех и радость!

Утро действительно дало какую-то надежду на, казалось бы, утраченную определенность, тем более что ночь участники посольства провели весьма неплохо. В храме Земли, как назвали это место имперские дипломаты, нашлось место и для сна – просторная комната, разделенная на спальные зоны тканевыми ширмами в форме закрученных, как раковина улитки, спиралей. Внутри каждой зоны стояла кровать, похожая на лодку, какие используют в Улине – одинаково широкие в корме и в середине. У каждой кровати был небольшой туалетный столик и сундучок для одежды. Ночью воздух в этой комнате-пещере гулял легко и неторопливо, обеспечивая приятный комфорт и умеренную прохладу, что в сочетании с отдаленно слышимым через отверстия где-то в потолке пением птиц приятно расслабляло.

Как предположил Уни, храм не только был культовым местом, но и предусматривал возможность разместить на ночлег паломников, пришедших поклониться… кому? «Матери Сырой Земле» как верховной богине земледельцев? Или Земле-стихии, олицетворению устойчивости, мощи и несокрушимой силы? Другие члены дипломатической миссии не были расположены говорить на такие абстрактные темы до появления ясности в дальнейшей судьбе, в то время как про себя Уни не мог с полной определенностью сказать, что сейчас для него было важнее – формальный успех посольства или изучение этой страны, такой загадочной и непохожей на все то, о чем он ранее читал в книгах про путешествия в иные земли. Интуитивно переводчик догадывался, что одно может быть на самом деле весьма тесно связано с другим, однако собранных сведений было пока что слишком мало, а их новый знакомый Мадригений Вейно, или, как коротко стал называть его про себя Уни, Мадри, на контакт не шел. После вечерней беседы он удалился куда-то во внутренние покои храма и появился только утром, по окончании завтрака, который как по волшебству уже ждал только проснувшихся имперцев. Уни не терпелось расспросить Мадри о том, сколько всего служителей живет в храме, каковы их обязанности, на какие средства существует обитель, и еще много о чем, однако энель Санери сразу взял быка за рога. В результате хозяин через длинную подземную галерею отвел посольство куда-то вглубь холма, а потом уже на совсем открытую местность. Там, оседланные и готовые к дороге, их уже ждали весьма бодрого вида лошади.

– Ехать вам по этой дороге все время, никуда не сворачивая, – говорил Мадри. – Ночевать можете в обителях.

– Ночевать? – недоверчиво осведомился Стифрано. – Что, поближе воинов нет?

– Дней семь-восемь, зависит от скорости в пути, – ответил «земной» настоятель.

– Нам, вероятно, потребуются какие-то деньги? – опомнился Богемо.

– Да, энель настоятель, сколько мы вам должны? – деликатно наклонив голову, поинтересовался Санери.

– Скажите, что вы – мои гости, – это было все, что ответил перед уходом Мадри.

– Что, вот так просто и скажем? – нервно отреагировал торговый посланник.

– Ну, видимо, у них тут все действительно несколько проще, – ответил немало повидавший первый посол.

– К слову, в Мустобриме паломники – желанные гости во всех обителях, им с радостью предоставляют кров и скромное угощение, – блеснул широкими познаниями Уни.

– Вы так легко записали всех нас в паломники этой странной веры, – впервые подал голос энель Аслепи, саркастически-равнодушный врач миссии. – Смотрите, энель Нафази напишет на вас жалобу в Энтеверию!

Все рассмеялись, стремясь сгладить волнение от неопределенности ближайшего будущего. Впрочем, после корабля-дворца и самодвижущейся баржи обычное сухопутное путешествие было явно не тем, что могло смутить имперских дипломатов.

* * *

Переданные посольству лошади оказались весьма недурны – именно так, по крайней мере, их охарактеризовал бывалый кавалерист Стифрано. Попутно он успел поделиться с соратниками своим опытом службы на границе, когда мелкие степные лошадки не всегда подходили его длинноногой фигуре, вынуждая ездить с чересчур высоко поднятыми коленями. Безуловно, для телосложения второго посла больше подходили рослые серегадские кони, заботливо выращиваемые на обширных лугах этой провинции для тяжелой имперской кавалерии. Но и у них был свой вполне очевидный недостаток – неспособность достаточно долго двигаться с хорошей скоростью. И если кратковременный натиск на врага с грузными всадниками в чешуйчатых панцирях считался для лошадей этой породы привычной и хорошо отработанной формой нагрузки, то для дальних путешествий они явно не подходили.

Впрочем, для империи, где благодаря разветвленной речной сети и обилию каналов основную часть грузов и пассажиров можно было перевозить по воде, это не казалось чем-то критичным. Тем более что на корабле можно путешествовать с комфортом и без той утомительной тряски, которая сопутствует езде верхом и даже в самой искусно сделанной повозке. Те же, кто спешил, как, например, служители императорской почты, или страдал морской болезнью, использовали прекрасных мутобримских коней, которых переправляли через море Туманов на специально приспособленных для этого кораблях. Лошади этой породы, крепко сбитые, с большим квадратным лбом, не такие крупные, как их серегадские собратья, отличались небывалой выносливостью и способностью за пять дней почти без отдыха покрыть до четырехсот хенов, что почти равняется расстоянию от Энтеверии до Иристены на побережье моря Драконов.

Вириланские лошади оказались ничуть не хуже самого дорогого товара, поставляемого в империю из Страны Единого бога. Для Уни, толком не имевшего опыта езды верхом, данный способ передвижения сам по себе был серьезным испытанием, так что основное внимание он уделял тому, как бы усидеть в седле и не потерять контроль над вверенным ему транспортным средством. Однако из длительного разговора второго посла Стифрано с начальником охраны Хардо и доктором Аслепи молодой переводчик узнал, что местная порода не похожа ни на одну другую в Дашторнисе – крупные, но сухие и грациозные кони, с мускулистым крупом, но очень тонкой, нежной кожей и почти без гривы. Стифрано бился об заклад, что эти лошадки замерзнут первой же ночью, а Хардо усомнился в их способности в течение долгого времени удерживать на себе членов посольства и их поклажу. И только Аслепи, усмехнувшись, заявил, что готов поставить свое годовое жалованье на то, что вириланские кони принесут им еще много удивительных открытий.

Так оно, в сущности, и случилось. Лошади двигались как заколдованные, не выказывая никакого желания остановиться для отдыха, питья или приема пищи. В результате все привалы делались исключительно по желанию всадников, причем главным инициатором выступал, как правило, Уни. В эти моменты он всегда подвергался язвительным насмешкам Гроки, громко сообщавшего окружающим, что уставать от езды на лошадях с таким плавным ходом