домостроений и установка приборов для театральных и других увеселительных зрелищ на дому.

Что особенно льстило Прохору Матвеевичу — это вольготность людей, присутствующих при управлении движением комбината: за машинами наблюдало немногочисленное количество мастеров, чтобы ускоренный ход трансмиссий был равномерным.

Прохор Матвеевич будто бы обрел уже директорское место в управлении Комбината общественного благоустройства, разместившись на вершине башневидного корпуса.

Башневидный корпус находился посредине обширного комбинатовского двора, и с его вершины предполагалось управлять корпусами, которым подавались условные сигнальные знаки.

По проекту Дробина, на вершине башни должны были разместиться пять лиц технического надзора, но в этой области он сделал уступку Прохору Матвеевичу: кроме размещения технических лиц, на башне оборудовался и его директорский кабинет, для общего наблюдения.

Больше того: сверх программы, для удобства, Дробин обещал Прохору Матвеевичу усовершенствовать лифт, где помещался бы стол заседавшего фабричного управления. Члены фабричного управления занимали соответствующие места внизу, но для продолжительности же прений лифт поднимался наверх со столом, стульями и седоками и опускал заседавших непосредственно в директорский кабинет. Там для заседавших механически подавался чай, а равным образом и бутерброды, смотря по желанию.

Углубившись в утопические мечтания, Прохор Матвеевич будто бы уже радовался, наблюдая с вершины башни текущий ускоренный ход комбинатовских машин.

В это время в соседней комнате что-то ударилось о пол, и Прохор Матвеевич вздрогнул. Образы его фантастического воображения померкли, и он чем-то обеспокоился.

— Что случилось, Клашенька?

— Разбилось, Проша, чайное блюдечко.

— Ах ты, напасть-то какая! — пожалел Прохор Матвеевич, приподнимаясь с постели.

Он упрекнул себя, полагая, что это его легкомыслие принесло явный хозяйственный вред.

Прохор Матвеевич застыдился своего воображения о действии комбинатовских корпусов, и убыток, причиненный боем посудины, показался ему наказанием за произвольные образы.

Блюдечко разбилось на три части, и Клавдия Гавриловна, подняв осколки с пола, с сокрушением рассматривала их.

— Позволь-ка, Клашенька, — произнес Прохор Матвеевич, появившийся из спальни.

— Ага! Блюдечко фарфоровое, — констатировал он. Прохор Матвеевич немного подумал, а затем приподнял указательный палец.

— Есть ли, Клашенька, в наличии молоко?

Клавдия Гавриловна поспешно удалилась и вместе с крынкой молока принесла ломоть хлеба и стакан.

— Вот чудачка! — усмехнулся Прохор Матвеевич. — Да ведь я же в молоке хочу прокипятить блюдечко: частицы-то прилипнут друг к другу…

Прохор Матвеевич пригнал вплотную друг к другу осколки блюдечка, а пригнавши, осторожно связал их бечевой.

Тем временем на примусе, разведенном Клавдией Гавриловной, степлилось молоко, и, опуская туда разбитое блюдечко, Прохор Матвеевич давал зарок уничтожать фантастические помыслы в их зародыше.

Ему стали еще понятнее причины бричкинского горя: если личному хозяйству Прохора Матвеевича нанесен ущерб боем блюдечка, то каково горе Бричкина, лишенного живого и мертвого инвентаря?

Блюдечко стало особенно дорого хозяйственному сердцу, и Прохор Матвеевич шептал какие-то слова, чтобы осколки блюдечка крепче слепились в горячем молоке…

7. ВЕЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ

«Как известно, первые попытки к оборудованию самолета принадлежали печальному разуму российского холопа. Тот холоп будто бы соорудил крылья из дерева, задрапировав их листвой хвойного леса и тонким накатом березовой коры.

Несмотря, однако, на правильность технического расчета по оборудованию крыльев (листья пушились, а березовая кора не пропускала воздуха, делала их устойчивыми в высоте), холоп все же не совершил полета: механизм на деревянном ходу он соорудил для отбытия на свидание с милой, ставя, таким образом, цели возвышенные, тогда как современный воздухофлот имеет цели весьма утилитарные».

Марк прочел эту выдержку на ходу, отбывая на службу из конторы местной прессы, куда он по вызову вносил состветствующую мзду на прочное устройство воздушной обороноспособности страны. Взамен денег Марк получил брошюру «Исторический обзор развития воздухофлота», и вышеупомянутую выдержку он прочитал, спускаясь по порожкам со второго этажа, и улыбнулся несбыточным идеалистическим порывам холопа: история завершит свой бег по обусловленному кругу, и завершит ее не идеалистическая мечта, а прочная и твердая рука бойца-пролетария.

Спустившись в нижний этаж, Марк прочитал плакат, где было написано, что самцы-голуби, оторванные от самок, ныне состязаются друг с другом на спешность в деле выполнения почтовой службы.

«Что же, и тут подспорье в общих большевистских делах», — решил он, улыбнувшись. Марк как большевик шел по большому тракту истории, преодолевая искусственные и естественные пределы на пути следования, и, вестимо, что для далекого хода оказалась потребной и сизокрылая птица, принесшая некогда масляничную ветку на упрочившуюся" в веках крышу библейского ковчега. Оказывается, и тот отдаленный, мифический век был прост, ибо и тогда голубь служил обычным утилитарным целям…

Марк подумал о том, какой распорядок утвердится на земле, когда выпадет классовая прослойка из общего людского обихода и когда последний гвоздь будет загнан в плотную крышку гроба капитализма.

Мир классового врага опустошался, враг удалился за горизонт, а на равнине Марк встречал людей — обездоленных тем оскудневшим от обветшалости миром.

Мир надо было оборудовать заново, и Марк находил удовлетворение в передвижках, повсюду торопясь. Мир создавался на крови и костях, но с вершины сооруженных вышек Марк разглядывал тот отдаленный мир и будто бы перекликался с теми дальними потомками.

Марк подходил к пустырю, где воздвигались корпуса металлургического гиганта, где копошились десятки тысяч людей, скрипели железные оси тачек, лязгали перекладочные балки и визжали блоки подъемных кранов.

Марк каждодневно совершал полный обход сооружений, однако его занимали не отдельные процессы строительства, а общий рост стен воздвигаемых корпусов. Он утверждал, что форпосты социалистического оборудования сооружаются для улучшения человеческого благоустройства, и люди, строившие корпуса, были приметны ему по ударности заданий.

Марк ожидал заключительного роста сооружений, когда сползет со стен настилочная и подпорочная шелуха, когда разберутся помосты и корпуса поразят людей приглядной стройностью.

Подойдя к одному из корпусов, куда на возвышенность по настилочным подмосткам сгорбившиеся люди несли кирпичи, Марк приметил этих людей, согнутых под тяжестью, и стал наблюдать за вхождением их на вершину.

Кирпичи лежали на специальных козелках, упроченных на спинах людей, доски под людьми гнулись, кирпичи дрожали, приглушенно звенели, и Марк, полагая, что кирпичи плотнее прильнут к чужому горбу, сгибался сам.

Затем люди, достигая положенных пределов вершины, кособочились, и кирпичи за разовый прием все сразу сползали с козелков.

Марк напугался, полагая, что люди, наделенные несознательностью от природы, ради забавы, нарочито разбивают кирпичи, дабы государство терпело явный ущерб. Его потянуло туда, на вершину, но он робел от собственней неуверенности.

На повороте Марк встретил Прохора Матвеевича и остановился, почему-то изумившись.

— Мне послышалось, что ты меня звал? — спросил Прохор Матвеевич.

— Не звал, а отгонял тебя от себя, как призрак! — резко произнес Марк и побежал по настилу на вершину сооружения.

Марк тревожился за разбитые,