сизокрылые голуби — символ доброты и покоя — стали ручными и малоподвижными.

Голуби ворковали людям собственную песнь с легким барабанным боем и, поднявшись в высоту, опускались, садились к мужикам на плечи и клевали просо из мужицких ушей. Просо в уши мужики насыпали специально для откорма голубей.

Таким образом, на планете утвердился прочный покой, и мужики обрели усладу бытия, не тяготясь больше классовой розныо.

Обрадовавшись красочным мечтаниям, Прохор Матвеевич встал, вышел из-за письменного стола и, подойдя к жене, нежно потрепал ее по плечу.

Лицо Клавдии Гавриловны затеплилось, и горячая радость наполнила ее сердце.

— У меня, Проша, ворохнулось, — тихо произнесла она.

— Что? — переспросил Прохор Матвеевич.

— Я, Проша, понесла с того раза. На пятом месяце теперь, — стыдливо призналась Клавдия Гавриловна. Она не признавалась из-за боязни, как бы внутри все не рассосалось.

Прохор Матвеевич, не зная, что совершить от радости, зашагал по комнате и тихо запел:

Мать моя была Арина —

Бойка-говорлива!

Мать моя кулеш варила,

Ел кулеш Гаврила…

Тихий напев огласился в комнате, и Клавдии Гавриловне показалось, что засмеялась электрическая лампа, и, дабы не рассмеяться от неожиданного оборота самой, она закрыла ладонью рот и закашлялась.

— Блюди себя, Клашенька, — заслышав кашель жены, поспешил к ней Прохор Матвеевич.

Озабоченность мужа была принята Клавдией Гавриловной к сердцу, и она молча осудила себя за легкомыслие.

Когда кашель Клавдии Гавриловны затих, Прохор Матвеевич счел нужным завершить песню последним куплетом:

Моя матушка Арина,

Батюшка — Гаврила.

Полюбила мать Арина

Батрацкого сына!..

В заключительном куплете Прохор Матвеевич заметил неточность формулировки, которая неким образом могла бы порочить поведение матери, и он разъяснил этот куплет собственным смыслом:

Все батрацкого сына —

Батюшку Гаврила.

Предоставив Клавдии Гавриловне возможность хлопотать по хозяйству, Прохор Матвеевич направился в спальную комнату, чтобы полежать там для соответствующего уяснения момента.

Сердце Прохора Матвеевича билось равномерно, но разум имел высшее напряжение: он не одобрил действия партийного большинства, и его сердце трепетало якобы перед зряшной затратой средств на построение металлургического гиганта. Построению металлургического гиганта Прохор Матвеевич предпочитал объединение мелких предприятий, и на этот предмет инженер Дробин, по его поручению, разработал проект. По выражению Прохора Матвеевича, все мелкие ручейки-предприятия должны объединиться в целое море, и море это, по предложению Дробина, носило бы название «Комбинат общественного благоустройства». Кажется, что еще и нерожденный потомок одобрил бы мысль инженера, а равно и Прохора Матвеевича, но большевики этого проекта не одобрили.

Макет общего вида Комбината общественного благоустройства стоял у Прохора Матвеевича в его квартире, а строили все же металлургический гигант. Мечтал же Прохор Матвеевич о Комбинате общественного благоустройства. Громадные корпуса, сооруженные из камня, бетона и стекла, залегли на пустыре, и в квадрате их обширного двора свободно размещалось до двух десятков поездов полного грузового состава.

Поезда подвозили сырье и увозили товарную продукцию за далекие краевые пределы. Готовые товары грузились в вагоны посредством специальных люков, а сырьевое наличие поднимали самотаскательные лифты.

Машины, таким образом, заменяли людской труд, освободив человека от физического израсходования сил для проявления высшей квалификации в усовершенствовании предметов.

Комбинат общественного благоустройства производил все, что потребно для внешнего и бытового оборудования людей и, главным образом, для их внутреннего утепления.

Пятиэтажное здание корпуса номер первый целиком предназначалось для усовершенствования людской статности и умеренной практичности. Производство корпуса совершалось по системе того же инженера Дробина — предполагался зигзагообразный ускоренный ход сырья с первого этажа на пятый, а склад сырьевых наличий размещался в обширных подвалах.

Хлопок, лен, шерсть и прочие виды волокна из подвальных хранилищ поступали в порядке последовательности по этажам. Они брели на вершину, возводясь от степени нити до основы, от навоя до ткацкого станка, и на последнем этаже превращались в изделия готовых платьев, нательного белья, дамских блуз, мужских сорочек и прочих видов, пригодных для внешнего оборудования людей.

Таким образом Прохор Матвеевич полагал, что вместо тканей мужик получит готовое оборудование и государство не понесет излишествующих транспортных расходов. Кроме того, метка по кантику, изобретенная Притыкиным, довершила бы конец торгового обмана: мужик получал либо готовые изделия, либо точную казенную меру.

Имея собственные отличительные черты, Прохор Матвеевич уважал людей, приносивших в большое и малое дело свою чем-либо отличительную черточку.

Черточка та представлялась всем, кроме Прохора Матвеевича, похожей на волокно и в действии играла примерно такую же роль, как пушистое волокно, попавшее за воротник: человек вздрагивает, но волокно все равно неприятно щекочет.

Притыкин, одержимый зудом мелкого рационализатора, не имея к тому же специальностей, будто бы, по мнению Прохора Матвеевича, однако, не обладал якобы той способностью, чтобы класть на чужие воротники одиночное волоконышко.

Прохор Матвеевич, не тяготясь присутствием Притыкина, будучи мягким по натуре, будто бы хладнокровным спокойствием притерпелся к действию волокна и никогда не вздрагивал от щекотки шеи плечами.

Размышляя «о корпусе по усовершенствованию внешнего стана», Прохор Матвеевич думал о другом отличительном лице, об инженере Василии Ивановиче Дробине — молчаливом и заметном лишь по величине своего натурального роста.

Молчаливый Дробин не являлся загадкой для многих, ибо сооружал он предприятия в продолжение десятков лет, отдаваясь полностью взятым на себя обязательствам.

Василий Иванович просто не уважал людей, ибо любил сооружения, и, пребывая в одиночестве до предельного возраста, он постоянно думал о том, что только прочные сооружения могут пережить всяческие политические режимы.

Василий Иванович не тосковал по уходу буржуазии, как и не радовался приходу большевиков. Он будто бы всю жизнь думал о построении Комбината общественного благоустройства и был бы в некотором роде обрадован продолжительной деятельностью большевиков, если бы таковые одобрили его проект построения Комбината общественного благоустройства.

Комбинату общественного благоустройства большевики предпочли строительство металлургического гиганта, первоочередности мелкой — крупную металлургическую промышленность, а о плане Дробина мечтал пока что Прохор Матвеевич.

Перейдя в область размышления о действиях следующего корпуса, запроектированного под номером два, Прохор Матвеевич будто бы уже видел, как машины поглощают скотское наличие и, поглощая его живьем, выпускают в готовом оборудовании: обувь из кожи, пуговичные изделия из копыт, струны из кишок, косметику из костей и различных гольевых отбросов, готовые ветчинные и колбасные продукты из мяса, щетки из щетины и масляничные вещества из внутренних жировых отходов…

Следующие нормированные многочисленные корпуса выпускали все, что потребно в оборудовании людского обихода: металлические ложки и музыкальные инструменты, предметы спорта и спальные принадлежности, усовершенствование мостовых и дробление камней, стандартизация поселковых