– Что ты собираешься делать теперь? – тихо спросила я.

В глубине души я понимала, что он будет делать, но не хотела предвосхищать его решения. Не сегодня. Он долго смотрел на алтарь – крест, свечи, изображение страдающего Христа. Казалось, что сейчас Нед страдает не меньше, чем Спаситель. Когда он вновь посмотрел на меня, взгляд его был пустым и бездонным, но все же я поняла, что он принял тяжело давшееся ему решение.

– Отправлюсь на родину. Я должен вернуться в Англию. В бою здесь от меня нет проку. Моя мать умерла, власть моего отца слабеет, приходит в упадок. Может быть, на английской земле ко мне вернутся силы. А потом… как знать, возможно, мы когда-нибудь еще вернемся сюда.

Мы крепче сжали руки, и я почувствовала облегчение, позволившее мне немного расслабиться.

– Тогда поедем домой.

Возможно, здоровье его еще восстановится. Он еще оправится от этой чудовищной слабости и гордо займет место рядом со своим отцом, королем Эдуардом, в последние годы его правления, имея за спиной уже своего наследника, нашего Ричарда. Может быть, положение дел все-таки не так отчаянно безнадежно, как я думала. Я еще не настолько стара, чтобы быть не в состоянии родить еще одного сына королевской крови. Да, возвращение в Англию было как раз тем решением, которое Нед и должен был принять.

– Мы должны остаться здесь на похороны мальчика, – сказал Нед. – Пока что мы не можем свободно уехать.

Но теперь уже я взяла контроль над ситуацией в свои руки, даже не дожидаясь, когда он спросит меня, что я думаю по этому поводу и чего хотела бы. Здесь, в этой часовне, мне со всей очевидностью стало понятно, насколько необходимо нам ради его здоровья, физического и духовного, как можно скорее покинуть Аквитанию с ее болью и неудачами. Теперь наши планы буду строить я.

– Нет, – решительно возразила я, уводя его к выходу из часовни, где нас, почтительно склонив голову, дожидался Джон. – Ждать мы не будем. Тебе нужно поскорее домой. А всеми делами здесь займется твой совет…

– Я не могу покинуть Эдуарда непогребенным.

– Самое важное сейчас – это твое здоровье. Организацию похорон возьмет на себя Джон. Он справится, он все устроит наилучшим образом прямо здесь, в соборе.

Джон согласно кивнул. Я судорожно сглотнула. Покидать таким образом свое дитя казалось неправильным, но я знала, что это необходимо сделать. Нед даже не стал спорить, тем самым еще раз подтверждая, насколько он слаб. Красноречивое доказательство состояния его тела и неуверенности сознания.

Ненадолго вернувшись в часовню, я поцеловала своего сына, как бы заверяя его, что мы о нем помним, а затем увела Неда из этого святого места.

– Мы вернемся на родину. В Англии ты окрепнешь, к тому же ты нужен своему отцу.

Когда мы покидали Бордо, возложив заботы по организации похорон нашего сына на Джона Ланкастера, погода благоприятствовала нам. Победа под Лиможем, которая должна была яркой звездой засиять на небосводе славы Неда, оказалась лишь горьким прощанием – Нед потерпел поражение от собственного недуга. Он не мог больше править. У него больше не было на это сил.

Что ожидало нас в Англии? Я не знала, и это пугало меня.

А потом вдруг оказалось, что мы не можем уехать в Англию так быстро, как нам того хотелось. Пока Нед отдыхал, я, предоставленная самой себе и удовлетворенная тем, что меня никто не видел и не мог досаждать своими утешительными словами, горько оплакивала Филиппу, чья кончина до сих пор не укладывалась у меня в голове. Как вернуться ко двору, где меня уже не будут ждать ее благожелательное присутствие и всеобъемлющая любовь? Я плакала по ней так, как должна была бы плакать по собственной матери. Должна была бы, но никогда этого не делала даже в мыслях. Я плакала по маленькому Эдуарду и Неду, проливая все те слезы, которые не выплакала за всю свою жизнь.

Все, довольно! Я не могла больше рыдать.

Когда мы с Недом вновь ступили на английскую землю, я подумала, что для нас с ним это будет тернистый путь. Нед должен смириться со своей неудачей, а я должна сохранить свою репутацию. Я понятия не имела, насколько сложно это будет сделать, но я встретила Англию со всей своей отвагой и решимостью, крепко держа за руку Ричарда. Он был доказательством моей значимости, этот ребенок, который будет править страной после своего деда и отца.

Апрель, 1371. Англия

Все будет хорошо, как только ступишь на землю Англии.

Не эти ли слова были произнесены обладающей даром предвидения затворницей Юлианой Норвичской[33], которая, будучи заточенной в одиночную камеру, видела всю суть этого мира? Мне пришлось прочесть ее «Откровения» в последние годы, и я проклинала ее за такую интерпретацию божественной любви к человечеству.

Все будет хорошо. Все будет хорошо, и все вещи, какие только есть, будут приведены ко благу.

О, как же она ошибалась! Я не стала бы петь ей хвалу. Каким же невообразимо ошибочным был ее нескончаемый оптимизм. Поверить в это могли только самые легковерные, самые слепые, самые убитые горем; и все же я хранила надежду в своем сердце, даже когда понимала, что моя жизнь с Недом больше никогда уже не наладится. Нед стал капризным, раздражительным и нетерпимым ни к себе и своей слабости, ни к кому-то другому в своем окружении.

Я должна была защищать его. Должна была терпеть все его страхи. Наши последние дни в Аквитании многому научили меня. Но с тех пор как во мне поселилась любовь, впившаяся в меня своими когтями, как хищник в добычу, я научилась еще большему. Да, любовь – это великое благо, но также и тяжкое бремя.

В памяти вновь и вновь всплывали строчки песни трубадура:

Поздно, слишком поздно я поняла, какой может быть зрелая любовь. Поздно я осознала, какой разрушительной и вредоносной она может быть для душевного покоя и равновесия. Вынести эту агонию и экстаз было выше человеческих сил, когда теряешь того, на кого твоя любовь направлена. Что я могла сделать, чтобы защитить Неда перед лицом его страданий?

Ничего. Я не могла сделать ничего, только подбадривать его и демонстрировать ему свою любовь в каждый момент его тяжкой битвы за право жить и исполнять роль, ради которой он был рожден.

– Я должен восстановить свои силы, – заявил мне Нед. – Я не могу допустить, чтобы меня принесли к отцу в паланкине.