Нед был слишком слаб для каких-то поездок и поэтому практически не покидал нашего дворца. Он больше не тревожил гасконских лордов, как это бывало в ту пору, когда все его мысли были направлены на утверждение своей власти. Случались и такие дни, когда он был слишком слаб даже для того, чтобы просто встать с кровати. Лучшие врачи были бессильны предложить ему какое-то волшебное средство излечения. И пока мы оставались в Бордо, французский король Карл, пользуясь моментом, начал подтягивать свои войска к восточным пределам Аквитании, а гасконские лорды стали тучами слетаться под его знамена.

Тяжело больной Нед, проводивший все свое время между кроватью и туалетом, был капризным и раздражительным.

– Я не могу ничего сделать, чтобы остановить его.

А я не могла посоветовать послать верных ему командиров, чтобы заставить непокорных подчиниться его именем. Многих из самых надежных его людей уже не было в живых, включая и его ближайших друзей – сэра Джеймса Одли и сэра Жана Шандо. Он не говорил об этих потерях, и я тоже не смела, чтобы ему не стало еще хуже.

Не видя никакого выхода из создавшегося положения, я решилась написать своему кузену Эдуарду, рискуя вызвать гнев Неда, если бы он об этом узнал.

«Ваш сын занемог, – писала я. – Король Франции своими атаками на наши границы отбирает последние наши силы. Мы нуждаемся в помощи. Я прошу об этом от имени вашего сына, потому что сам он никогда бы этого не сделал».

Нед с каждым днем становился все более замкнутым, и меня переполнял ужас. Я стала настоящим специалистом в области притворства. В то время я постоянно молилась о выздоровлении Неда и о том, чтобы с меня сняли эту непосильную ношу страха, от которой невозможно было избавиться такими простыми методами, как женские слезы.

Слава тебе, Господи!

Помощь пришла к нам в осажденный Ангулем, а с ней и облегчение, осветившее лицо Неда радостью, хотя это выражение сделало лишь еще более заметными его запавшие щеки и выступавшие под тонкой кожей острые скулы. В июле сюда вновь прибыл Джон Ланкастер, пышущий здоровьем и в сопровождении достаточного войска, чтобы укрепить нашу оборону. С ним опять появился и мой Том; он так вырос и возмужал, что я едва узнавала его. Встретив Джона, я не стала ничего ему объяснять или даже предупреждать, а просто проводила его в покои Неда. Перед тем как войти туда, Джон остановил меня:

– Он настолько болен, что об этом написать должна была ты?

– Сам увидишь. И в таком состоянии он находится уже много дней.

Тихонько постучав, чтобы предупредить о нашем появлении, я открыла дверь. То, как Джон поздоровался с братом, было просто образцом самообладания.

Начался разговор. Нед лежал, подпираемый горой подушек; прислугу, постоянно находившуюся с ним для удовлетворения его физических потребностей, отослали. Братья обсуждали разорванный мирный договор в Бретиньи, короля Франции, недостойного доверия, а также непокорных гасконцев. Визит Джона принес намного больше пользы, чем в тот момент могла бы принести я. Мыслями Неда управляло его чувство провала, неудачи, и Джон был способен с помощью планов на будущее перенаправить их в другое, более благотворное русло. И только когда я насильно увела Джона, чтобы дать Неду отдохнуть – нездоровый яркий румянец на его щеках говорил, что у него опять начинается жар, – Джон тяжело вздохнул и позволил себе высказать то, что он думал на самом деле.

– Я не знал. Я понятия не имел, что дело зашло так далеко. Ты ничего не говорила.

Ответ мой был холоден; мне не понравились обвинения в том, что я не спешила с плохими новостями.

– Точно так же, как я ничего не знала о смерти Филиппы. Известия, даже трагические известия, распространяются медленно.

Речь шла о том, что и Джон тоже привез с собой печальные новости: он не мог скрыть от Неда, что их мать, всеми любимая Филиппа, умерла в Виндзоре после многих месяцев мучительной болезни. Пока что эта великая потеря не укладывалась у меня в голове, нужно будет обдумать смерть Филиппы позднее. А сейчас все, что я могла сделать, это сдерживать свою скорбь, оставляя ее при себе.

– Да. Вероятно, ты все сделала правильно. – В устах брата Неда это прозвучало почти как извинение – на большее от него рассчитывать не приходилось. Понимая, что он и сам ошеломлен смертью матери, я позволила себе несколько смягчиться по отношению к нему.

– Я не могла беспокоить моего кузена-короля, – сказала я. – Потому что знала, что твоя мать страдает от болезни. Что же касается Неда, то он запретил мне тревожить кого-либо его нездоровьем. Он скрывает это – ты же сам знаешь, какой он гордый. Но больше скрывать это было просто нельзя. – Я умолкла в нерешительности. – Он не хочет возвращаться в Англию, хоть мы и говорили с ним об этом.

Мы беседовали, поднявшись на одну из башен, с которой открывался прекрасный вид, и это приносило мне пусть небольшое, но все же облегчение. Я слишком долго вынашивала свои страхи в молчании, не имея рядом никого, с кем можно было бы свободно поговорить. Мы с ним, конечно, говорили про Неда. А также о намерениях Джона жениться на изгнанной дочери пресловутого короля Кастилии Педро, ныне покойного.

– Так ты положил глаз на корону Кастилии для самого себя? – спросила я, вспомнив кое-какие свои прошлые опасения. Если Джон Ланкастер действительно имеет свой интерес в Кастилии, то это ограничит его амбиции относительно Англии. Потом мы говорили о будущем Аквитании. Об Алисе Перрерс, которая еще глубже запустила свои коготки в деградирующее сознание короля Эдуарда и которая будет делать это и в дальнейшем, если ее кто-нибудь не остановит. А затем Джон вдруг спросил:

– А вообще как ты живешь?

Ответила я не сразу, потому что растерялась. Я уже и припомнить не могла, когда у меня в последний раз спрашивали, как мои дела. Но сколько-нибудь искренне на такие вопросы отвечать не следовало. Лучше придержать свои откровения, оставаясь настороже, даже с человеком, которого я, вероятно, могла бы назвать своим другом, несмотря на его молодость. В плане дружбы у меня почти не было жизненного опыта, однако отношения с ним были весьма близки к этому – насколько это вообще возможно. Поэтому ответила я беспечно:

– Как видишь. Такая же своенравная, как и всегда. – Умелым движением руки я разгладила шелковые юбки своего по-прежнему экстравагантного платья, просто чтобы как-то скрыть свои душевные страдания, не отпускавшие меня в последнее время.

– И, как всегда, такая же прекрасная.

– Ты знаешь, как польстить женщине.

Он взял мою руку, лежавшую на каменном карнизе, и поцеловал мне пальцы.

– Я вижу тебя глубже, Джоанна.

– Когда-то и Нед так говорил. Но сейчас он слишком болен и слишком озабочен тем, что, с его точки зрения, ему так и не удалось сделать.

И это было очень больно для него. Мы с ним очень недолго наслаждались нежностью любви, которая наконец коснулась моего сердца своей жестокой рукой, прежде чем возникла реальная угроза, что у меня отберут предмет этого нового для меня чувства. И я вдруг расплакалась, лишь потом в шоке осознав, что незаметно для себя оказалась в объятиях его брата.