Мы все понимали, что однажды, собрав достаточно сил, французский король Карл заявит серьезные претензии на Аквитанию. Это был только вопрос времени – не «если», а «когда». Фактически Договор в Бретиньи оказался похоронен.

Какими приветливыми старались казаться наши гасконские лорды! Как предательски лживы были их улыбки! А между тем, склоняясь перед нами, они посылали своих гонцов в Париж с предложением, чтобы в обмен на их измену Франция заплатила их долги, переманив их на свою сторону. Я должна была это понимать. Как и Нед. Война и налоги выжали из дворян буквально все. Но мы были не в состоянии дать им какое-то послабление. Наши сундуки были так же пусты, как и их. А на нашей слабости свой урожай собирали французы.

Когда-то Аквитания виделась мне чистым листом, на котором Нед властной рукой впишет историю будущего своего княжества без вмешательства Англии. Чистым листом, где Нед утвердит независимость от Парижа и свое прямое правление. Однако этот лист с самого начала вовсе не был чистым. Аквитания была государством, полным опасностей и смуты, неожиданных подводных течений. А почерк Неда на этой странице, как это ни прискорбно, становился все более и более неразборчивым. Теперь я видела это вполне отчетливо. Я не могла этого отрицать, даже несмотря на свою преданную любовь к нему.

Была ли в этом вина Неда? Должна ли была вся ответственность лечь на его плечи? Возможно, и так, но лежавшие в основе этих неудач проблемы были точно не его рук делом. В этом я могла бы поклясться.

На поле брани принц был воплощением неукротимой отваги и проницательным стратегом, мгновенно принимающим правильные решения. Он вел людей за собой благодаря своей блистательной харизме, так что никто не оспаривал пленительную неотразимость Эдуарда Вудстока. Его победы стали легендой, все стремились воевать с ним бок о бок, чтобы снискать славу; репутация его была безупречна, несмотря на деспотизм в вопросах военной дисциплины. Я была уверена, что военачальник с такими качествами был просто обречен на повиновение своих подчиненных.

Но в делах управления государством Неду не хватало терпения. Не хватало понимания. Не хватало желания слушать, делать выводы и ждать. Он был нетерпим к тем, кто ставил под сомнение его право верховного правителя. Высокомерие? Думаю, да. Он во всем видел лишь грубые посягательства на его власть, не замечая сложностей, таившихся чуть глубже.

– Прислушивайся к ним, – советовала ему я. – Обращай внимание на то, что их тревожит и побуждает к мятежу.

Но Нед не хотел признавать, что гасконские дворяне скорее вновь пойдут на поклон к Франции, чем откажутся от своей хваленой независимости в пользу презираемого ими английского принца. Нед и не собирался предоставлять гасконским лордам той автономии, которой они наслаждались в прошлом, о чем заявил им недвусмысленно и в довольно грубой форме. Это встревожило меня. Оставалось только надеяться, что жизненный опыт подскажет ему, каким образом склонить своих подчиненных к пониманию его ви́дения будущего Аквитании, вместо того чтобы игнорировать их жалобы, когда они начнут возражать против каких-то новых проектов, им незнакомых и непонятных.

Заслужить их преданность постоянным повышением налогов было невозможно. С другой стороны, как иначе он мог платить войску, необходимому для того, чтобы обеспечивать этой стране определенную безопасность? Вскоре нам стало понятно, что Франция очень быстро отходит после своего поражения и так же быстро развивает мятежные настроения среди недовольного дворянства, на которые Нед реагировал медленно и не всегда мог что-то в них поправить. А теперь к измене было настроено уже слишком много гасконских лордов.

А что же я? Видела ли это я?

Да, у меня наконец-то открылись глаза. Я уже понимала, что происходит, но при этом все равно не могла остановить кровь, сочившуюся из образовавшейся раны. О, я могла давать хорошие советы, могла успокаивать и убеждать, но Нед, у которого на все было свое собственное мнение, в любом случае шел своим путем. Я была его любимой Джанет, но не была его советником, и мне им уже никогда не стать, хотя я и пыталась. Признаться, даже я замечала открывавшуюся перед нами бездну пропасти только тогда, когда мы оказывались уже на самом ее краю. Завышенные расходы на аппарат управления и экстравагантный образ жизни нашего двора были в такой же мере моей виной, как и виной Неда. В моменты беспомощного уныния я была вынуждена признать, что в этой провинции у нас с ним не было будущего, что здесь мы неминуемо будем прозябать, постепенно скатываясь все ниже и ниже, – так быстро теряет свой вид шелковое бальное платье, подол которого несколько раз проволокли по шершавым каменным плитам пола. Мы связывали с Аквитанией большие надежды, она должна была стать украшением короны Неда, пока к нему не перешла другая, более значимая корона монарха Англии. Теперь же все эти мечты разваливались прямо у нас на глазах.

Я предприняла еще одну попытку:

– Почему бы тебе не дать гасконским лордам право голоса на твоих совещаниях? Вызови к себе их представителей и, по крайней мере, выслушай их. Это может разубедить их и пресечь попытки присягнуть на верность французскому королю при первом удобном случае.

Ответ Неда продемонстрировал, что он не желает обсуждать этот вопрос ни со мной, ни с кем-либо еще:

– И тем самым позволить им вмешиваться в мои дела? Здесь, в Аквитании, мне не нужен парламент, который наложит лапу на все финансы. В Англии я уже видел, какой вред может принести парламент, когда он контролирует кошелек государственной казны!

Да. В Аквитании все было плохо. Но не лучше шли дела и в Англии, да и вообще у нашего обширного королевского семейства. Трудно было даже понять, какие из печальных новостей повлияли на Неда сильнее. В октябре 1368 года из Англии пришла весть о том, что умер брат Неда, Лайонел, ближайший к нему по возрасту. Отправившись в Милан жениться на Виоланте Висконти, дочери богатого герцога, он вдруг заразился загадочной болезнью, вызванной, как поспешили пустить слух злые языки, хладнокровно примененным ядом. Нед, конечно, горевал по брату, но гораздо меньше, чем когда мы практически сразу после этого узнали о болезни Филиппы, настолько серьезной, что впору было переживать за ее жизнь. Мы заказали большую мессу в соборе за упокой души Лайонела и за скорейшее выздоровление Филиппы – это было все, что мы могли сделать. Никогда еще разделявшие нас расстояния не казались нам такими большими. Гонцы с их печальными известиями бесконечно долго преодолевали путь с родины. К тому же Нед сейчас был лишен общества своего брата Джона, уже вернувшегося домой, – вдвоем с ним ему было бы легче пережить горе.

Как и говорил Нед, наше финансовое положение было бедственным, и я решила выяснить, куда же подевались наши средства. Я хотела, чтобы он об этом ничего не знал, и сделать это было несложно, поскольку его интересовал только сам процесс чеканки внушительных монет, тогда как мне для этого принесли все счета и бухгалтерские книги. Должна ли я была сделать это намного раньше, когда сэр Джон просил меня пересмотреть наш экстравагантный образ жизни? Да, безусловно, должна была, но лучше уж поздно, чем никогда. Все это утро я провела с одним толковым клерком, разбиравшимся в финансах. Следя за его указательным пальцем, которым он водил по строчкам, я самым внимательным образом слушала его объяснения.