«Моя дорогая и милая сердцу возлюбленная, моя горячо любимая супруга…»

Какого еще более нежного обращения могла бы желать жена?

Не думаю, чтобы он когда-либо произносил такие слова. Тем более странно, что он решил их написать, хотя писать письма было далеко не его коньком.

Будь я натурой романтической, я спрятала бы это послание под корсет, поближе к своему сердцу. Но вместо этого я аккуратно сложила листок и отправила его в сундук, где хранились другие жизненно важные для моего душевного спокойствия документы, с которыми я не расстанусь никогда.

Битва при Нахере состоялась в апреле. Но лишь в сентябре победоносный принц Аквитании вернулся в Бордо, где я встречала его на ступенях большого собора, держа за руку нашего старшего сына. Жара стояла гнетущая, но мы должны были оставаться там, пока не прибудет весь авангард армии. Я хорошо рассчитала все по времени. У маленького Эдуарда не хватало терпения, чтобы ждать долго, но я развлекала его разговорами и дала лучшие перчатки его отца, которые он сейчас гордо держал с ощущением собственной значимости. Для меня же очень важным было присутствие здесь нашего ребенка, чтобы он мог сам приветствовать своего отца.

Издалека уже слышался глухой топот, гул приближающейся армии, постепенно заглушивший ропот толпы зевак и обычный уличный шум города вокруг нас.

– Это они, – сказала я. – Вот идет твой отец.

Маленький Эдуард с выбившимися из-под шапочки волосами, которые были влажными от жары, стал подпрыгивать на месте от нетерпения, и золотые львы на его красной тунике ярко засияли, как и положено сиять геральдическим львам Плантагенетов.

А затем мы оказались свидетелями великой триумфальной победы. Пронзительные звуки труб; высоко поднятые в неподвижном воздухе военные знамена, выцветшие на солнце и потрепанные в боях; мерный топот ног уставших людей и лошадей. Бьющий в нос зловонный запах конского пота и давно не мытых человеческих тел не охладил пыл толпы, радостно приветствовавшей армию, вернувшуюся домой с победой. Впереди всех в своем боевом облачении ехал Нед. Сколько времени понадобилось, чтобы добиться впечатления так органично соединенных военной мощи и роскошного великолепия. А яркие лучи утреннего солнца, освещавшего закованных в латы людей, лошадей, стяги и блестящие шлемы, казались знаком небес, благословлявших наше дело.

Я заметила геральдические цвета Джона Ланкастера; в его окружении ехал мой сын Том со своим серебряным львом на груди. Повзрослев, он стал очень похож на своего отца, и теперь у меня было такое чувство, будто это Томас опять возвращается с войны. К моей досаде – и удивлению, – на глаза мне навернулись слезы, а вместе с ними пришла неожиданная мысль. Я никогда не плакала по Томасу, не испытывала по нему настолько осязаемой скорби, но в то утро сердце мое переполняли горечь потери и радость за его сына, покрывшего себя славой. На миг я дала волю этим слезам – в знак уважения к одному Томасу, которого я потеряла, и другому, который возвратился ко мне, – однако потом быстро вытерла щеки.

Нед натянул поводья. Я ждала. Сегодня моим уделом было ожидание. Вернувшийся с войны принц купался в шумных приветствиях и восторженных криках толпы, а все предсказания сэра Ричарда Понтшардона рассы́пались в прах. Нед был целым и невредимым, он возвратился, чтобы опять взять власть в свои руки. Народ вокруг нас неистовствовал, крики его обволакивали нас, однако наступил один долгий момент, когда наши с ним взгляды встретились и мы словно остались один на один. Даже детская ладошка в моей руке вдруг стала какой-то эфемерной. Принц, небрежно и горделиво восседавший на своем коне, был центром моей вселенной, чего прежде никогда не было. Сейчас он казался мне зеркальным отражением того Неда, который ослепил меня своим обликом в памятный день в замке Донингтон. Однако теперь это было намного больше, чем просто отражение: сегодня этот образ не только ослепил меня, но и намертво приковал к себе.

Нед приветствовал меня улыбкой, а потом слегка наклонил голову в знак признания того, что наша с ним встреча должна стать публичным событием.

Спешившись, он поднялся ко мне на ступени собора, на ходу снял шлем и отдал его своему сквайру. Он высоко поднял в воздух Эдуарда, после чего поцеловал меня в щеку, которая вновь была мокрой от слез, ибо я уже просто не могла контролировать себя. Я, которая нигде и никогда не плакала на людях! Я, которая никогда и нигде не говорила ничего просто так! В сознании всплыли слова, произнесенные мною помимо воли моим женщинам.

Я повторила их для Неда, когда мы стояли с ним рядом, потому что теперь я знала – это чистая правда.

– Я люблю своего рыцаря, которому в доблести нет равных.

– Так же как и я люблю принцессу, красотой с которой не сравнится никто. Пойдем же со мной, жена моя.

Сердце мое трепетало в груди, а кожа вдруг стала сверхчувствительной даже к малейшим прикосновениям мягкого воздуха, когда мы, развернувшись, проследовали с ним в прохладный полумрак собора, где преклонили колени и воздали благодарность Господу за победу и его покровительство.

После этого я пропустила Неда вперед, чтобы он мог выйти к своим подданным и еще раз насладиться восторженным приемом толпы. Но он не позволил мне этого.

– Иди со мной рядом, возлюбленная моя супруга.

Он взял меня за руку, мало задумываясь о том, что это может и не приличествовать принцу и принцессе Аквитании, после чего мы с ним вместе отправились в епископский дворец, где все уже было готово к его встрече.

Меня переполняли эмоции, слишком переполняли, чтобы я могла выразить все то, что творилось у меня внутри. Это было так неожиданно. Так ошеломляюще. Словно колокольный звон, возвещавший для меня поворот к новой жизни.

* * *

Было ли это настоящим триумфом? Была ли кастильская кампания в помощь королю Педро и великая битва при Нахере той победой, которую Нед посвятил мне? Когда на лицо Неда упал луч света, пробившийся сквозь одно из высоких окон зала епископского дворца, волшебная радость его возвращения вдруг омрачилась. Потому что я вдруг увидела отпечатки, которых прежде не было: суровые напряженные складки, скорбно сжатые губы, придававшие его лицу хмурое выражение. Как только мы прошли под резной аркой и скрылись с глаз публики, он перестал прятать свое разочарование.

– Мы банкроты.

Такое открытое признание своей неудачи. Продолжая грациозно вести меня за руку, он только крепче сжал мои пальцы.

– Я был вынужден распустить наемников, потому что больше не мог позволить себе платить им. – Вокруг нас все готовились к началу банкета. Нед взял у поклонившегося ему пажа чашу вина, сделал из нее глоток и скривился в гримасе. – Клянусь, это была великая победа на поле битвы, но какой ценой?

Больше он ничего не сказал. Чувство позора и унижения из-за неспособности удержать свое войско угнетало Неда, словно навязчивый бесенок, постоянно сидевший у него на плече и злорадствующий в его адрес. Однако это было еще не все, что терзало сердце принца под золочеными доспехами. В какой-то момент его внимания попросил коннетабль сэр Жан Шандо, и я увидела злость, сквозившую в каждом движении Неда, в каждом ответе, даже когда он обсуждал поддержку людей, которые вернулись из похода вместе с ним. Я не могла дождаться, когда они закончат, чтобы узнать больше, и, оставаясь рядом с ними, обняла Тома, который с извиняющейся улыбкой мгновенно выскользнул из моих рук, точно угорь. Но тут я нашла глазами своего деверя, Джона Ланкастера, у которого было даже больше причин на откровенность со мной, чем у моего мужа. К этому моменту в груди у меня уже прочно обосновалось болезненное чувство тревоги.