То, что обо мне отозвались в таком тоне, вызвало во мне настоящий шок. В зале установилась гробовая тишина, так что ее, казалось, можно было распробовать на вкус.

– Я хочу сказать, что свою жену я одевал бы как добропорядочную женщину, а с мехами или без мехов – неважно, – добавил он.

Я чувствовала, как напряглась моя спина, как горит моя кожа, пока я обдумывала резкий ответ лорду, который посмел критиковать меня, однако тон мой при этом оставался ровным и спокойным.

– А разве мы все не добропорядочные женщины, сэр?

– Может быть, но, с моей точки зрения, свою добродетель нужно показывать открыто. И я не позволил бы своей жене следовать вашему примеру, миледи, это чересчур.

– Вы непростительно неучтивы, милорд.

Ярость уже вовсю пылала под тонким шелком моего корсажа, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор, когда лорд Бомануар еще раз оглядел меня с головы до ног.

– Ваше лицо столь же прекрасно, как и ваша репутация, миледи, однако вам недостает чинности, соответствующей вашему положению, и я без колебаний говорю это вам. Если вы хотите, чтобы вас почитали как первую леди Аквитании, вам не нужно демонстрировать всю эту чрезмерность. Эти туники, с разрезом от шеи и донизу. Плотно облегающие наряды, выставляющие напоказ то, что должен видеть только муж. Почти неприкрытые волосы. Я не разрешу своей жене одеваться, как bonne amie[32] пирата.

Я позволила этой неожиданной атаке на мою добродетель повиснуть в воздухе, и вокруг меня установилась гнетущая тишина, как перед бурей. Но я знала, что мне приличествует с безукоризненным изяществом контролировать создавшуюся ситуацию.

– Неужели это вы обо мне, сэр?

Лицо его вспыхнуло: видимо, он и сам уже понял, что в своем праведном гневе зашел слишком далеко.

– Я этого не сказал, миледи. Однако ваш внешний вид указывает на упадок нравов, который я не одобряю.

Я улыбнулась, слегка коснувшись его туники своим шелковым рукавом в обрамлении дорогого меха, столь им презираемого.

– Благодарю вас, лорд Жан. Но мне мой внешний вид очень нравится. А теперь нравится еще больше, потому что я считаю, что не вам судить о женских нарядах. Я точно знаю, что принц видит меня в другом свете: не любовницей вора, а супругой королевской крови, достойной должного почтения.

Двор, восторженный и возмущенный в равной степени, расступился передо мной, когда я направилась на половину Неда.

– У вас с Бомануаром состоялась жаркая перепалка, если я не ошибаюсь? – спросил Нед.

Хотя меня всю трясло от злости, я ответила:

– Да, было немного, но это не имеет значения.

Там не было ничего такого, чтобы беспокоить его. Все было так, как и должно было быть. Возможно, я и нажила себе врага, но зато контроль над ситуацией с моей стороны был образцовым.

Говорят, что гордыня приводит к падению в глазах окружающих. Но это не про меня. Я не могла допустить этого. Ведь я была выше такой открытой критики, разве нет?

И все же тот случай заронил зерно тревоги, от которой я не могла просто так отмахнуться. Позволила бы, например, королева Филиппа подвергать себя подобному осуждению со стороны одного из ее подданных? Я себе и представить такого не могла. Но я далеко не Филиппа и поэтому давно согласилась с тем, что характеры у нас совершенно разные. Мы обе были экстравагантными, но Филиппа – единственный человек, с которым я могла кого-то сравнивать, – в первые годы своего замужества всегда осторожно выбирала линию своего поведения, чтобы быть одобренной, чтобы стать надежной опорой мужу, находившемуся в осаде недругов. С годами она так и не изменилась, сохраняя преданность ему, даже когда страдала из-за того, что Эдуард предал их любовь. Но быть такой скромной и держаться в тени было совсем не в моей натуре. Замечания лорда Бомануара разбудили во мне мой непростой нрав. И это только сильнее укрепило меня в моей решимости создать двор нового образца, нового стиля. И лорды Аквитании должны будут свыкнуться с этим.

– Не могли бы вы уделить мне минутку, миледи.

Сэр Джон Харуэлл согнулся передо мной в поклоне.

Это был человек, способностями которого я восхищалась, уже доказавший Неду свою дружбу и преданность, один из тех, на кого Нед возложил обязанности повседневного управления в Аквитании. Сэр Джон Шандо оказался прекрасным коннетаблем, Томас Фелтон – сенешалем. Джон Харуэлл был канцлером и коннетаблем Бордо, крайне полезным высшим чиновником, профессионалом своего дела. Он нравился мне за свою скромную манеру поведения и улыбчивую внешность, за которой скрывались недюжинные организаторские способности.

– Конечно, сэр Джон. – Мы присели. – У вас что-то важное?

Сэр Джон редко обращался ко мне – обычно ему нужно было говорить с Недом. И меня заинтриговало, зачем это потребовалось ему сейчас.

Сегодня сэр Джон почему-то не улыбался. Официальный и суровый, он был настроен говорить решительно; руки его лежали на коленях, а на лице появились строгие складки, как у отца, намерившегося дать совет своему неразумному отпрыску, пойманному на каком-то озорстве.

– Весьма важное. Мы теряем лояльность и преданность гасконских лордов, миледи.

– И почему это происходит? Помимо того, что их возмущает правление англичан, что вполне ожидаемо.

– Это связано с расточительством вашего двора. Это вызывает у них бурю негодования.

Расточительство. И эти резкие слова произнесены сэром Джоном, для которого дипломатия – вторая натура. Может быть, это его личная критика? После той стычки с Бомануаром я не собиралась терпеть подобное порицание, так что позволила себе удивленно поднять брови.

– Так мне одеваться нищенкой, сэр, только чтобы угодить им?

– Нет, миледи. Конечно нет. Я говорю о расточительстве, которое присутствует в масштабах и обеспечении вашего двора.

– Каким же это образом?

– Вы когда-нибудь оценивали, сколько это стоит?

– Нет. А должна была? Наша казна что, пуста?

На этот вопрос он предпочел не отвечать, а вместо этого продолжил:

– Мы кормим за одним столом восемь десятков рыцарей и вчетверо больше пажей, чем нужно, – порой до четырех сотен человек в один день. Вам, конечно, известно, какую огромную свиту вы держите при себе.

Да, разумеется, я знала это. Сквайры, пажи, лакеи, дворецкие, секретари, сокольничие и егеря – всех их принц и принцесса Аквитании считали необходимыми для достойного функционирования их двора.

– Да и угощение весьма экстравагантное, миледи.

– Но оно подходит для нашего двора, – ответила я. – Нам нужно кормить своих людей, сэр Джон.

– Все это очень дорого.

– У нас что, нет денег? – повторила я свой вопрос.