ехал за ездового в переднем уносе орудия. К батарее присоединились две-три семьи служивших у меня солдат, они везли свой скарб и вели скот. По дороге тянулись обозы беженцев, не желавших оставаться под большевиками, по большей части зажиточные чухонцы-хуторяне. Все они обращались с вопросами, куда им идти, что делать. Мы отходили с тяжелым чувством, было как-то стыдно, а в то же время брала злость, когда думал, что отходили лишь оттого, что наша небольшая горсть белых не в состоянии была выдержать напора красных полков, составленных из людей нам безусловно сочувствующих, но как бараны подчиняющихся своим случайным властелинам-коммунистам. Под конец похода выяснилось, что 7 человек из 12 коренных людей первоначального взвода ушло к красным. Нельзя сказать, чтобы это меня очень огорчило, скорее озлобило, а в сущности, я предпочитал знать их у красных, нежели иметь в батарее скрытых противников. В результате бегство их имело хорошие последствия, замена этих мерзавцев добросовестными людьми немедленно отразилась на качестве стрельбы. К этому времени я уже недостатка в людях не испытывал – из окрестностей наших Анташей ко мне начали стекаться добровольцы. Из уст в уста передавалось, что командир батареи из семьи владельцев мызы Анташи. Я смог даже позволить себе роскошь иметь денщика, рядового одного из гвардейских полков Койти, явившегося ко мне аккуратно и чисто одетым. Он был уроженцем одной из деревень недалеко от Анташей.

К вечеру добрался до станции Молосковицы, где явился капитану Голенкину. Оказалось, что, вопреки приказу по дивизии, порядок расстановки взводов был изменен, вместо моего 2-го взвода у деревни Молосковицы становилась Конная батарея, так как командир Ревельского полка не пожелал расстаться со своей «артиллерией» и увел мой взвод на свой участок к деревне Смолеговицы. Перечисленные выше артиллерийские позиции могут дать понятие о новом направлении нашего фронта.

Вечером прапорщик Андреев доложил мне о проступке подпрапорщика Винка, не исполнившего мое приказание о дежурстве на позиции батареи. Этот Винк мне не нравился, кроме того, у меня было подозрение, что многие отдаваемые мною распоряжения относительно внутреннего порядка батареи им в точности не исполнялись, а потому я приказал его арестовать и, с просьбой отдать его под суд, отправил его в штаб. Этот небольшой эпизод поднял дисциплину в батарее, но она снова осталась без старшего начальника из нижних чинов.

Позиция была выбрана для взвода на дороге Хотыницы – Княжево. Наблюдательный пункт в деревне Княжево, занятой двумя ротами волынцев (6-й и 7-й). Здесь были заранее подготовлены окопы, но ни один не мог быть использован для обороны, так как их расположение было крайне неудачно. Рота ставилась повзводно, а потому расположение взводных окопов должно было непременно удовлетворять требованию перекрестного огня, что давало возможность взаимной поддержки. Отдохнув немного, волынцы начали трассировать окопы. Оборона деревни была нелегкая, так как к ней близко подходили кусты, по которым противник мог незаметно подойти. Особенно меня беспокоила одна группа кустов, расположенная непосредственно перед моим наблюдательным пунктом, но волынцы ее заняли заставой. Лишь к вечеру второго дня показались красные разведчики.

В 5 часов утра 7 июля я был разбужен моим телефонистом Кащеевым, которому я приказал это сделать при первом же услышанном им выстреле. Я спал, конечно, не раздеваясь и очень чутким сном, а потому я немедленно взобрался на мой наблюдательный пункт на крыше и увидел выбегающую из кустов заставу и за ней цепь красных, преследующих наших с криком «Ура!». Терять время нельзя было, я кубарем слетел с крыши, приказал уводить лошадей и, забрав телефон, начал отходить. Было как раз время, так как красные вбегали в деревню. Из соседних окопов выскакивали ошалелые солдаты и спросонья, видя бегство своих, удирали тоже, офицерам не было возможности их остановить: рассыпавшись по полю, 60 человек, составлявших роту, ускользали немедленно из рук офицеров, так что через несколько минут все поле опустело. Предупредив батарею, включившись по дороге в провод, я со своим единственным оставшимся при мне телефонистом Федоровым стал собирать провод и отходить на Хотыницы, изредка останавливаясь и давая одиночные выстрелы. Два других моих телефониста исчезли, я думал, они запутались в лесу. Часа через два положение было восстановлено контратакой 7-й роты волынцев, задержавшейся на северо-западной окраине деревни Княжево. К вечеру собралась и вся 6-я рота, недоставало лишь нескольких человек. Мои два телефониста Кащеев и Коробов тоже пропали – верно, перебежали к красным.

Вторую половину дня волынцы укрепляли позицию и успели натянуть ряд проволоки, застава из кустов передо мной была снята. На другой день, около 2 часов, мой наблюдатель Худиков крикнул мне: «Бежит цепь красных», пехота тоже заметила их появление и открыла огонь. Поднявшись на свою крышу, я увидел красноармейцев, выбегающих все из тех же кустов против моего наблюдательного пункта. Волынцы их встретили дружным залпом, один из первых показавшихся красноармейцев перевернулся через голову, точно подстреленный заяц, следующие тоже падали, другие залегали в кустах и открывали огонь. Передал команду на батарею, но телефон, как всегда неисправный, часто прерывался, что мешало управлению огнем. Но все же моя команда дошла, и вскоре я услышал беглый огонь моих двух орудий. Снаряды один за другим со свистом пролетали над нами и с ухающим треском рвались в заранее пристрелянных мною кустах. Из них вскоре начал подниматься густой черный дым от разрывов гранат, которыми я почти исключительно стрелял. А стрелял я ими, так как шрапнели почти не было на взводе.

Стрельба противника смолкла, но прерванный телефон не давал мне возможности остановить огонь и перенести его по убегающим цепям. Немедленно после отбитой атаки наши разведчики бросились в контратаку. В этот момент я увидел, как один мнимый убитый пошевелился и побежал в кусты, я немедленно послал своего Званцова предупредить пехоту. Схватив винтовку, он бросился вместе с пехотой шарить в кустах. Скоро начали приводить пленных, оживший красноармеец оказался командиром атакующей роты 148-го коммунистического полка, на нем было найдено 15 тысяч нерозданного жалованья и некоторые приказы. Было несколько раненых и порядочно убитых. Раньше, чем переносить или оказывать помощь раненому, наши солдаты добивались ответа: не доброволец ли он в коммунистическом полку, и если да, то сбрасывали с носилок. Одного коммуниста мой разведчик пристрелил, как потом доложил мне, за то, что красноармеец хвастал, будто их полк вчера братался с семеновцами. Сам бывший семеновец, Званцов оскорбился и пристрелил его. Но думаю, что это была лишь придирка: у красноармейца были хорошие сапоги, а у Званцова дырявые. Я подобрал 10 винтовок, которые пошли на вооружение людей моей батареи. Как