«Задыхаюсь!»

Вдруг его опрокинули спиной на предельно неудобную, жесткуюледяную поверхность. Что-то резко давило на грудь, снова и снова, до боли,заставляя исторгать наполняющее его изнутри тепло.

«Хочу обратно!»

Лэнгдон чувствовал себя младенцем, вытолкнутым из материнскогочрева.

Содрогаясь и захлебываясь, он откашливал жидкость из легких.Грудь и шею невыносимо ломило от боли. В горле полыхал пожар. Вокругразговаривали, вроде бы шепотом, но от этого звука закладывало уши. Передглазами плыл туман, а в нем перемещались расплывчатые силуэты. Кожа потерялачувствительность, будто высохший пергамент.

На грудь давило немилосердно.

«Задохнусь же!»

Он выплюнул еще струйку воды. Горло сжалось, уступаянеумолимому рефлексу. Лэнгдон закашлялся, и в легкие хлынул холодный воздух.Так ощущает себя младенец, делающий первый вдох. Мир оказался жестоким инеприветливым. Лэнгдон хотел только одного — вернуться обратно, в свою уютнуюколыбель.

Сколько прошло времени, Роберт Лэнгдон не знал. Придя всебя, он понял, что лежит на боку, завернутый в одеяла и полотенца, на твердомпаркете. Сверху на него смотрело знакомое лицо, однако светящийся нимб исчез. Вушах эхом зазвучал монотонный речитатив:

«Verbum significatium… Verbum omnificum…»

— Профессор Лэнгдон, — раздался чей-то шепот. —Вы понимаете, где находитесь?

Лэнгдон слабо кивнул, все еще кашляя.

Более того, он начал понимать, что означали событиясегодняшнего вечера.

Профессор Лэнгдон, завернутый в несколько шерстяных пледов,стоял на подгибающихся ногах у открытой камеры с жидкостью. Он снова обрел своетело — хотя приятным это обретение называть не хотелось. Горло и легкие жглоогнем. Мир казался враждебным и жестоким.

Сато успела объяснить профессору про камеру сенсорнойдепривации — добавив, что, если бы она, директор СБ, его не вытащила, умиратьему голодной смертью или еще от чего похуже. Лэнгдон мог с уверенностьюпредположить, что Питеру пришлось пережить те же ощущения. «Питер в Арафе… вХамистагане… — сказал татуированный во время одного из первых телефонныхразговоров. — В пургатории». Если Соломона провели через подобные муки«рождения» несколько раз, неудивительно, что он выложил похитителю все самыесокровенные тайны.

Сато жестом пригласила профессора следовать за ней, и он,тяжело переставляя ноги, двинулся по узкому коридору в глубь этих непонятныхкатакомб, которые Лэнгдону до этого не представилось возможности осмотреть. Онивошли в квадратную комнату с каменным столом посередине, залитуюмертвенно-призрачным светом. Увидев Кэтрин, Лэнгдон с облегчением вздохнул.Однако радость оказалась преждевременной.

Кэтрин лежала навзничь поперек каменной столешницы. На полувалялись окровавленные полотенца. Агент ЦРУ держал над столом капельницу, откоторой к руке Кэтрин тянулась прозрачная трубка.

Саму Кэтрин сотрясали тихие рыдания.

— Кэтрин? — позвал ее Лэнгдон севшим голосом. Вгорле першило.

Она повернула голову и посмотрела на него ошарашенным,непонимающим взглядом.

— Роберт? — Глаза ее сначала округлились отизумления, а потом засияли радостью. — Но ведь… ты утонул, я видела…

Он шагнул ближе к каменному столу.

Кэтрин приподнялась и села, не обращая внимания накапельницу и увещевания агента. Лэнгдон подошел к ней вплотную, и она заключилаего в объятия вместе с шерстяными пледами.

— Слава Богу! — шепнула Кэтрин, расцеловавпрофессора в обе щеки, и прижала его к себе крепко-крепко, будто не веря, чтоон все-таки жив. — Как тебе удалось? Я не понимаю…

Сато начала объяснять про камеры сенсорной депривации инасыщенные кислородом перфторуглероды, но Кэтрин не слушала, сжимая Лэнгдона вобъятиях.

— Роберт, — наконец сказала она, — Питержив. — Прерывающимся голосом Кэтрин поведала о своей жуткой встрече сбратом, упомянув и физическое состояние Питера, и кресло-каталку, и странныйнож, и намеки на некое «жертвоприношение», и то, как ее оставили истекатькровью, сделав «живым хронометром», чтобы воздействовать на Питера.

— Догадываешься… куда они могли… поехать? — едваворочая языком, спросил Лэнгдон.

— Он сказал, что повезет Питера на священную гору.

Лэнгдон отшатнулся и во все глаза посмотрел на Кэтрин.

У нее навернулись слезы.

— Он расшифровал решетку на днище пирамиды и нашелуказание отправляться на священную гору.

— Профессор, — вмешалась Сато, — вам это очем-нибудь говорит?

Лэнгдон покачал головой:

— Абсолютно ни о чем. — И все же у негозатеплилась надежда. — Если он высмотрел указание к дальнейшим действиям врасшифрованной загадке пирамиды, то и мы можем.

«Это я подсказал ему ключ к решению».

Сато разочарованно заметила:

— Пирамиды нет. Мы искали. Видимо, прихватил с собой.

Профессор закрыл глаза и попытался восстановить в памятирешетку с символами на дне пирамиды — последний образ, который увидел Лэнгдонперед тем, как утонуть, в силу травматичности события должен был запечатлетьсяв сознании наиболее ярко. Запомнились отдельные куски, далеко не вся решетка,но вдруг и этого хватит?

— Возможно, будет достаточно того, что мне удастсяприпомнить, — торопливо проговорил он, обращаясь к Сато, — но преждепонадобится кое-что найти в Интернете.

Сато вытащила блэкберри.

— Поищите «квадрат Франклина восьмого порядка».

Бросив на Лэнгдона удивленный взгляд, Сато все же без лишнихрасспросов принялась набирать текст в поисковике.

Профессор, у которого туман перед глазами начал рассеиватьсятолько сейчас, наконец осмотрелся: каменный стол, на который он опирался,покрыт застарелыми пятнами крови, а стена справа увешана сплошным ковром изтекстов, фотографий, набросков, карт, соединенных между собой настоящейпаутиной из шнуров.

«Господи!»