Он поднял голову и посмотрел на Сато странным взглядом.

— Вы вот это видели? — Симкинс ткнул пальцем впол.

Подойдя поближе, Сато присмотрелась к ковру и помоталаголовой, ничего особенного не разглядев.

— Присядьте на корточки, — подсказалСимкинс. — И посмотрите на ворс.

Сато послушно присела — и поняла, что он имеет в виду. Ворсоказался местами примятым… по ковру пролегли две параллельные колеи, будто понему катили что-то тяжелое.

— Самое загадочное, — продолжал Симкинс, —это куда они ведут. — Он показал рукой.

Сато проследила взглядом две едва заметные параллели,пересекающие ковер. Следы упирались в огромное — от пола до потолка — полотно,висящее рядом с камином.

«Как такое может быть?»

Подойдя вплотную к картине, Симкинс попытался снять ее состены. Ни в какую.

— Закреплена намертво, — доложил он, пробегаяпальцами по краю рамы. — Постойте, тут внизу что-то есть. — Поднижней кромкой палец задел крошечный рычажок. Раздался щелчок.

Симкинс толкнул раму, и картина повернулась, как вращающаясядверь. Сато невольно сделала шаг вперед.

Включив фонарь, Симкинс направил луч в темный провал задверью.

Сато прищурилась.

«Ну что же…»

Короткий темный коридор заканчивался массивной металлическойдверью.

Вал воспоминаний, прокатившийся через тьму, в которуюпогрузились мысли Лэнгдона, отхлынул так же внезапно, оставив шлейф израскаленных искр, кружащих в вихре под знакомый монотонный шепот.

«Verbum significatium… Verbum omnificum… Verbum perdo…»

Бормотание напоминало заунывный хор, исполняющийсредневековую стихиру.

«Verbum significatium… Verbum omnificum…»

Слова эхом раскатывались по бездне, к хору присоединялисьвсе новые голоса.

«Апокалипсис… Франклин… Апокалипсис… Слово… Апокалипсис…»

Внезапно где-то вдали загудел погребальный колокол. Онзвенел не смолкая, все громче и громче. Все настойчивее, будто в надежде, чтоЛэнгдон догадается, будто увлекая за собой его мысли.

Колокол на башне с часами звонил целых три минуты, и от егозвона дрожали хрустальные подвески люстры над головой Лэнгдона. Давным-давно,несколько десятилетий назад, он приходил в знакомый всем зал академииФилипс-Эксетер на лекции. Теперь же он приехал послушать обращение своегозамечательного друга к ученикам. Свет начал гаснуть, и Лэнгдон занял место узадней стены, под пантеоном с портретами директоров академии.

Аудитория примолкла.

В полной темноте высокая темная тень пересекла сцену иподнялась на трибуну.

— Доброе утро! — раздался усиленный микрофономнегромкий голос.

Слушатели подались вперед и начали вытягивать шеи, пытаясьрассмотреть лицо лектора.

Вспыхнул проектор, на экране появилась поблекшая черно-белаяфотография, изображающая живописный замок из красного песчаника с квадратнымибашнями и готическими украшениями.

— Кто мне ответит, где это? — спросил человек залекторской трибуной.

— Англия! — раздался из темноты девичийголос. — Фасад — смесь ранней готики и позднего романского стиля, азначит, перед нами типичный норманнский замок, построенный в Англии где-то вдвенадцатом веке.

— Ух ты! — восхитился невидимый лектор. — Поистории архитектуры у кого-то, я смотрю, твердое «отлично».

По залу прокатился общий стон.

— Но вынужден вас огорчить, — продолжалатень. — Вы промахнулись на три тысячи миль и половину тысячелетия.

Аудитория воспрянула духом.

Сепия на экране сменилась современной цветной фотографиейтого же здания, снятой с другого ракурса. На переднем плане все так же высилисьбашни из песчаника, однако задний план отчего-то был занят величественным белымкуполом американского Капитолия.

— Подождите! — прозвучал тот же девичийголос. — Получается, в округе Колумбия есть норманнский замок?

— Есть, с 1855 года, — подтвердил лектор. —Именно этим годом датируется следующий снимок.

На экране возник новый слайд. Черно-белая фотография,сделанная внутри здания: бальный зал с массивными сводами, но обстановка совсемне бальная — скелеты животных, музейные витрины, стеклянные сосуды сбиологическими образцами, археологические находки и гипсовые слепки останковдоисторических рептилий.

— Этот удивительный замок, — возвестиллектор, — был первым в Америке музеем естествознания. Дар нашей стране отсостоятельного британского ученого, верившего, что наше молодое государствостанет когда-нибудь страной просвещения. Он завещал отцам-основателям огромноесостояние с наказом построить в самом сердце нашей родины «очаг приумножения ираспространения знаний». — Лектор выдержал долгую паузу. — Ктоназовет мне имя этого щедрого ученого?

— Джеймс Смитсон? — послышался чей-то робкий голосиз передних рядов.

Аудитория откликнулась одобрительным перешептыванием.

— Правильно, Смитсон, — подтвердил со сценылектор. Только теперь он вышел на свет, лукаво блеснув серыми глазами. —Доброе утро. Меня зовут Питер Соломон, я секретарь Смитсоновского института.

Учащиеся академии разразились бурными аплодисментами.

Лэнгдон со своего скромного места в заднем ряду с восторгомсмотрел, как Питер увлекает юных слушателей в фотопутешествие по ранней историиСмитсоновского института. Зачином служили фотографии Смитсоновского замка —лаборатории в цокольном этаже; экспонаты, расставленные в коридорах; целый залмоллюсков, ученые, называвшие себя хранителями ракообразных, и даже старыйснимок, запечатлевший двух самых популярных обитателей замка — чету нынепокойных сов, прозывавшихся Приумножение и Распространение. Получасовой экскурсзавершился впечатляющим снимком из космоса: Эспланада, со всех сторонокруженная огромными зданиями Смитсоновского комплекса.