А с тех пор — никого. Любоваться концом света, ри­скуя собственной шкурой — не лучший вариант отпуска на берегу.

— Мы теперь так же напуганы, как корпы, — жужжит Лабин. — И так же отрезаны от всех, а их около тысячи человек. Нас при последней перекличке набралось пять­десят восемь.

— Не меньше семидесяти.

— Отуземившиеся не в счет. Для боя годны пятьдесят восемь, и не больше сорока при необходимости выдер­жат неделю в полном тяготении. А сколько таких, у кого возникнут проблемы с подчинением?

— У нас есть ты, — говорит Кларк. Лабин, профес­сиональный охотник-убийца, недавно освобожденный от любых уз, кроме самодисциплины.

«Не какой-нибудь там водопроводчик», — размыш­ляет она.

— Так слушай меня. Я начинаю думать, что нам при­дется действовать на опережение.

Несколько минут они плывут в молчании.

— Они — не враги, Кен, — заговаривает наконец Кларк. — Не все — враги, там есть дети, они ни в чем не виноваты...

— Не в том дело.

Откуда-то издалека доносится звук обвала.

— Кен, — жужжит она так тихо, что не уверена, рас­слышит ли он.

— Да?

— Ты на это надеешься, да?

У него так много лет не возникало повода для убий­ства. А когда-то Кен Лабин сделал карьеру на поиске подобных поводов. Он разворачивается и уходит от нее в сторону.

Спереди словно бы разгорается рассвет — то есть проблемы.

— Там еще кто-то должен быть? — спрашивает Кларк. Освещение должно включиться при их приближении, но они с Лабином еще слишком далеко.

— Только мы, — жужжит Лабин

Зарево резкое, отчетливое. Расходится в стороны, словно подвешенный в пустоте фальшивый восход. Два- три черных разрыва обозначают преграды на переднем плане.

— Стоп, — приказывает Лабин. Их «кальмары» опу­скаются рядом с обвалившимся утесом, слабо высвечивая его неровные грани.

Кен изучает схемы на приборной доске. Отраженный свет тонкой полоской очерчивает его профиль.

Он разворачивает «кальмара» вправо.

— Сюда. Держись у дна.

Они подбираются ближе к свечению, обходя его спра­ва. Зарево разрастается, становится резче, обозначая неве­роятное: озеро на дне океана. Свет исходит из его глуби­ны — Кларк вспоминает ночные плавательные бассейны, подсвеченные подводными фонариками. Странные мед­лительные волны, тяжелый подарок с какой-то планеты с пониженной гравитацией, разбиваются шариками брызг о ближний берег. Озеро простирается за смутные преде­лы видимости линз. Оно всегда представлялось Кларк галлюцинацией, хотя приземленная истина ей прекрасно известна: это просто соленая лужа, слои воды, минерали­зованной до такой плотности, что она лежит под океаном, как океан лежит под небом. Для того, кому нужна ма­скировка, лучшего не придумаешь. Галоклины отражают любые лучи и импульсы: радарам и сонарам все здесь представляется мягкой густой грязью.

Тихий короткий вскрик электроники. На миг Кларк мерещится капелька светящейся крови на приборной па­нели. Она фокусирует взгляд. Ничего такого.

— Ты не...

— Да. — Лабин возится с управлением. — Сюда.

Он направляется ближе к берегу Невозможного озе­ра. Кларк за ним. На этот раз она видит точно: яркая красная точка, лазерным прицелом играющая среди схем на экране. При каждой вспышке «кальмар» вскрикивает. Трупный датчик. Где-то впереди у рифтера остановилось сердце.

Теперь они плывут над озером, рядом с дальним бе­регом. Снизу на Лабина с его скакуном накатывает зе­леноватое сияние. Перенасыщенные солью шарики воды медленно разбиваются о днище «кальмара». Разнообраз­ная интерференция странно изменяет поднимающийся снизу свет. Вроде как заглядываешь в освещенные радием глубины лагуны, где захоронены ядерные отходы. Далеко внизу светят ряды маленьких как точки солнышек — там первые разведчики разместили фонари. Твердый грунт под ними скрыт расстоянием и дифракцией.

Сигнал смерти уверенно оформился в пузырек метрах в сорока впереди. Рубиновая капелька на экране бьется, как сердце. «Кальмар» блеет ей в такт.

— Вот он, — говорит Кларк. Горизонт здесь нелепо вывернут: вверху темнота, внизу молочный свет. Темное пятнышко висит в размытой полосе между ними — ка­жется, будто оно прилипло к поверхности линзы. Кларк прибавляет газу.

— Погоди, — жужжит Лабин. Она оглядывается че­рез плечо.

— Волны, — говорит Лабин.

Здесь они меньше, чем были у берега — оно и понят­но, для них нет опоры, которая вытолкнула бы гребни над уровнем поверхности. Волны рябят неравномерными толчками, а не обычным ровным ритмом, и Кларк теперь замечает, что они расходятся от...

Дерьмо!

Она уже достаточно приблизилась, чтобы различить руки и ноги — тонкие прутики, судорожно шлепающие по поверхности озера. Можно подумать, будто этот риф- тер — неумелый пловец, захлебывается и тонет.

— Он живой, — жужжит она. Сигнал смерти пульси­рует, опровергая ее слова.

— Нет, — откликается Лабин.

Остается не больше пятнадцати метров, когда загадка взмывает над озером в облаке ошметков плоти. Кларк с опозданием замечает за ними большое темное пятно. Слишком поздно понимает, что перед ней: прерванная трапеза. И создание, которому помешали есть, направ­ляется прямо к ней.

«Не может б...»

Она уворачивается, но недостаточно проворно. В чу­довищную пасть «кальмар» помещается с запасом. Пол­дюжины зубов длиной с палец крошатся о корпус, словно хрупкая керамика. «Кальмар» дергается у нее в руках, острый кусок металла втыкается в бедро с тысячекило­граммовой хищной инерцией. Под коленом что-то ло­пается, боль разрывает икру. Шесть лет прошло. Она забыла приемы.

А Лабин не забыл. Она слышит шум его «кальмара», переведенного на полный газ. Сворачивается в клубок, запоздало сдергивает с ноги газовую дубинку, слышит хриплый кашель гидравлики. В следующий миг на нее наваливается чешуйчатая туша, загоняет под кипящую поверхность озера.

Кругом светится тяжелая вода. Вращается призрач­ный мир. Она встряхивает головой, фокусируя зрение. Над ней что-то бьется, волнует отражающую поверх­ность Невозможного озера. Должно быть, Лабин про­таранил чудовище своим «кальмаром». Наверняка удар повредил обеим сторонам: вот и «кальмар» штопором вторгается в ее поле зрения — неуправляемый, без се­дока. Лабин завис лицом к противнику, превосходяще­му его вдвое, причем половина размера приходится на пасть. Кларк плохо различает их — слишком взбаламу­чена вода.

Тут она замечает, что медленно падает вверх. Ноги сами собой начинают работать как ножницы — икра во­пит, словно ее раздирают изнутри. Кларк тоже вопит — вопль вырывается скрежетом разорванного железного листа. От нарастающей боли перед глазами проносится мушиный рой. Она поднимается из озера в тот самый миг, когда чудовище разевает пасть и...