С музыкой, которая теперь звучала в нем неумолчно, прямоrock around the clock[2], Дарновский свыкся довольно быстро. Она была с ним всевремя, даже во сне. То мелодичная, то по-авангардистски нервная, то вовсе какногтем по стеклу. Через пару дней он ее уже почти не замечал. Ну, лабает себе илабает, непосредственного отношения к действительности этот акустическийфеномен не имел. Такой концерт без заявок радиослушателей. Единственное – Робначисто перестал гонять маг, а до аварии только и делал, что кассеты менял.Диско не признавал, только хард-рок или, под настроение, Элвиса. Однако навнутреннюю музыку механическая никак не ложилась, получалась фигня. Еслинон-стоп, начавшийся в башке 10 мая, не прекратится, маг и кассеты можнопродавать, больше не понадобятся.

Но музыка – хрен с ней. Куда больше Роба занимал Подарок.Инструмент это был многообещающий, но в обращении явно непростой, требующийнавыка. К тому же не снабженный инструкцией по эксплуатации.

Именно этим – освоением своих новых способностей –Дарновский и решил заняться, благо времени было достаточно, брат Зинпрокофьевныдал жертве катастрофы освобождение от занятий до самого конца учебного года.

В школе про аварию, конечно, узнали. Звонила и класснаяруководительница, и староста, и даже Регинка, но Роб велел мамхену к телефонуего не подзывать. Ну их всех в болото, тут, как говорит принц Гамлет, имелсямагнит попритягательней.

Итак, механизм Дара (это слово звучало, пожалуй, лучше, чемПодарок) в сущности прост, размышлял десятиклассник. Достаточно встретиться скем-то взглядом, а потом слышишь его мысли и внутренний голос, который можетдать ключ к пониманию самой сути этого человека.

Теоретическая часть, таким образом, была более-менее ясна.Теперь требовалось проверить ее на практике. Укрепить экспериментальную базу.

С опытами на живом мамхене Роб завязал, себе дороже. Лучшепотренироваться на посторонних.

И вот день полевых испытаний настал.

Утром, едва Лидочка Львовна ушла на работу, обладатель Дара,отчаянно волнуясь, предпринял первую вылазку, пока недальнюю – в собственныйподъезд, к почтовым ящикам. Стоял, кряхтел, лязгал замочком, вроде как ключзастрял.

Первые двое жильцов забрали почту, не повернувшись кшкольнику и, стало быть, не подставив ему взгляда. Потом спустилась толстаятетка с пятого что ли этажа, и Роб нарочно громко с ней поздоровался. Онаобернулась всего на каких-нибудь полсекунды – оказалось, что для прочтения(вернее прослушивания) мыслей хватает и этого. Подслушанная мысль, правда, былане шибко содержательная: «С восьмого что ли. Или с седьмого. Сын этой,библиотекарши. Сахар, сахар. И творог, если есть».

Тут было важно вот что. Про сахар и творог тетка додумывала,уже отвернувшись, а все равно было слышно, только голос стал потише. Значит,всё время пялиться человеку в глаза не обязательно? Подглядел, потомотвернулся, а голос какое-то время продолжает звучать. Так-так.

Окей, вышел Роб во двор и провел Эксперимент-2: на мигвстретился глазами с дворником и засек по часам, сколько времени слышит чужиемысли без визуального контакта. Оказалось, что, если отключиться от постороннихзвуков и малость поднапрячься, то довольно долго – целых 25 секунд. Так чтонаслушался и про собак, которые гадят где ни попадя, и про их хозяев, которыхнадо бы мордой в собачье дерьмо, и про какого-то Лифанова, который, еслисегодня не отдаст трояк, то надо ему рыло начистить. Робу сейчас всё былоинтересно, даже про Лифанова.

Осмелевший и охваченный исследовательским драйвом, он вышелна людную Новогиреевскую улицу, с жадным любопытством заглядывая встречным вглаза.

Ни единого сбоя! Если удавалось перехватить чей-то взгляд, внем непременно мелькала зеленая искра, и тут же раздавался внутренний голос.

Многое из подслушанного было непонятно. Оказывается,большинство людей думают коротенькими обрывками фраз, отдельными словами,причем довольно часто словами несуществующими, очевидно, придуманными длясемейного, а то и вовсе сугубо личного употребления. У Роба в его внутреннем,не предназначенном для посторонних лексиконе тоже имелись такие словечки.Например «крыс» – это про человека с неприятным, хищным фейсом. Или «ляка» – профигуристую герлу. К примеру, подслушал бы кто-нибудь, как он вон про ту парочкуподумал: «Такая ляка, а с таким крысом», тоже ни фига бы не врубился.

Поразительней всего было то, что люди совершенно нечувствовали, что встречный паренек копается у них в головах. Даже жалко ихстало, дурачков доверчивых. Понятия не имеют, как это опасно – подставлять свойвзгляд чужому человеку.

Один встречный оказался прибалтом – не то латышом, не тоэстонцем. Его внутренний голос Роб тоже услышал, но ни банана не понял, лишьуловил общее ощущение тревоги и выхватил слово «прокуратура». Выходит, людидумают на определенном языке?

Чтобы проверить, специально съездил на улицу Горького, кгостинице «Националь», и долго топтался там, подслушивая иностранных туристов.Расстроился, потому что в англоязычных мыслях почти ничего не разобрал,несмотря на спецшколу.

А потом приключилось одно событие, вроде само по себемалозначительное, но произведшее в жизни Роберта Дарновского прямо-такиреволюционный переворот.

Возле «Националя» подошел к нему человек в штатском, взял зарукав:

– Ты чего тут маячишь? У иностранцев шмотки клянчитьсобрался? А ну дуй отсюда. – Потом незнакомец вдруг сбавил тон, фальшивоулыбнулся. – Или я зря на тебя бочку качу? Может, просто знакомого ждешь?

Но, посмотрев ему в глаза, Роб услышал: «Интеллигентик,такие по мелочи не фарцуют. Не шурши, товарищ лейтенант. Тут, может, щука. Неспугнуть. Третьего вызвать, этого в отделение и потрясти». Что такое навнутреннем языке товарища лейтенанта означало слово «щука», Роб не знал, нодогадался – наверное, «серьезное дело» или «крупная добыча». Ну, а про«третьего» ясно.

– Дяденька, я хотел значок поменять, – прикинулся Робидиотом и ткнул пальцем на лацкан куртки, где у него всегда висела эмблемка«Спартак». Болельщиком Дарновский не был, в гробу он видал футбол, а значокносил, чтоб новогиреевская шпана, сплошь спартаковские фанаты, не приставала.

– Я тебе поменяю. – Взгляд лейтенанта потух, мысль жепрозвучала следующая: «Ёлки, до обеда еще два часа». – Вали отсюда. Чтоб большея тебя тут не видел.