Проводив пьяных гостей, дружина Трюггви попадала здесь же. Спали прямо в одежде, вповалку, шумно, с благими стонами и руганью сквозь громкий храп, как спят сытые и пьяные мужчины после обильного принятия на грудь… Вечеринка удалась.

…Трюггви проснулся от тревожного ощущения, что по крыше его Длинного дома кто-то ходит.

Молодой конунг приподнялся на локтях, оглядывая спящих. Огромный камин с дотлевающими углями изредка потрескивал. Трюггви усиленно прислушивался к посторонним звукам с крыши… Что за дьявол? Кто это мог быть?.. Внезапно сильная мужская рука ухватила парня за плечо и уложила на место. От неожиданности Трюггви вскрикнул. Хергер-весельчак, лежавший рядом, оказывается, не спал.

— Не шевелись, конунг, — прошептал воин. — Заклинаю тебя внуком Бури, не шевелись.

Трюггви чуть приподнял голову и только тут заметил, что все парни — Уис-музыкант, Етхо-молчун, Ронет, Хельфдан-жирный, Ретель-лучник, Хэлга, Скальд — лежат на спинах, чуть прикрыв глаза, и притворяются спящими, даже похрапывают. Рагнар-хмурый лежал к предводителю спиной, но наверняка наблюдал за входной дверью. По-настоящему спал лишь Хэлтаф-мальчишка.

— Когда они войдут, мы встанем в круг, спиной к спине, посередине зала, — еле слышно просипел Хергер-весельчак.

— Кто это может быть? — не удержался от напрасного вопроса Трюггви.

— Кроме нас и людей Гудреда, в заливе Вик никого нет…

Хергер-весельчак не успел закончить, как ставня незастекленного окна на втором ярусе Длинного дома была вышиблена мощным ударом. В помещение ввалился гигантский воин с огромным двуручным мечом наперевес. Его истошный боевой клич сразу изменил все и навсегда…

По команде великана остальные ставни зала были вышиблены почти одновременно. Через окна в пиршественный зал хлынуло полчище врагов. Дружинники Трюггви, не дожидаясь, пока их убьют лежащими, вскочили с мест и бросились к центру зала. Там на огромных цепях висел чудовищных размеров котел. Но не тут-то было! Нападавшие хорошо знали тактику ближнего боя в помещениях и заранее распределили, кто кого будет убивать.

Трюггви выхватил из ножен меч, но тут же получил удар боевым топором по правой руке. Лезвие топора не попало по кисти, но от удара рукояти меч выпал из руки молодого конунга и зазвенел на каменном полу зала. Увидев над собой занесенное лезвие секиры, Трюггви нелепо поднял полусогнутую руку над головой, будто она могла защитить его. Громадный рыжий воин был уже на замахе, когда из его груди вылез острый конец легкого боевого меча. Черная кровь хлынула изо рта нападающего, и он рухнул прямо к ногам Трюггви Олафссона. Это из жилого помещения в пиршественный зал ворвался верный Вульвайф и вовремя подоспел на помощь своему конунгу.

Ретель-лучник, который не промахивался никогда и на охоте мог попасть даже в ласку, успел выстрелить всего один раз: на него с молниеносной скоростью летел соратник только что убитого врага. Ретель не растерялся и, схватив стоявшее у его ложа копье, метнул. Орудие убийства прошило неприятеля насквозь чуть пониже горла с такой силой, что едва не вылетело у него за спиной.

Трюггви только успел подобрать свой меч, как на него напал еще один непрошеный гость — громила с невероятно широкой грудной клеткой и с булавой в громадной пятерне. Конунг выставил вперед свой длинный и широкий клинок. Одним ударом по мечу нападающий развернул Олафссона вправо и на отмахе уже целил в голову, но промахнулся. Трюггви успел уклониться, но тяжелая булава все же прошла по касательной. Ее шипы разодрали кожу на виске, лбу и сломали переносицу. Рука громилы по инерции ушла в сторону, и он на мгновение потерял равновесие. Воспользовавшись заминкой, отважный конунг развернулся лицом к врагу, перебросил свой меч из правой руки в левую и засадил его в грудь верзилы по самую рукоять. Тот взревел, как медведь, напоровшийся на рогатину охотника, и — о ужас! — прямо с мечом в груди схватил Трюггви Олафссона двумя огромными ручищами, поднял его над собой и забросил в дверной проем, ведущий в жилое помещение.

Тем временем соратник конунга Хельфдан-жирный один за другим наносил удары мечом, вкладывая в них всю массу своего тела и издавая леденящее кровь рычание. В мирное время верзила Хельфдан валил вековое дерево за час, а теперь… удар налево — и напавший с раскроенной головой улетел к стене, сбивая с ног всех, кто был за ним. Удар направо — и следующий несчастный с рассеченной грудной клеткой сшиб всех, кто был рядом. Толстяк был просто непобедим, и это придавало сил его соратникам, которые отчаянно дрались с многократно превосходящим их врагом. Но наконец кто-то мелкий и прыткий изловчился и запрыгнул Хельфдану прямо на плечи. Малыш уцепил великана пальцами за глазницы, задрал его рыжую бороду кверху и одним движением ножа распорол силачу горло от уха до уха.

Какая жуткая смерть! Ретель-лучник никак не мог помочь Хельфдану-жирному, так как сам отбивался от двух нападающих на него мечников. Мечом Ретель владел не хуже лука, вот только ему не хватало физической мощи. Вскоре он почувствовал, что при всей его технике боя он стремительно теряет силы. Была надежда лишь на Вульвайфа, который, размахивая клинком направо и налево, прорубался к Лучнику, чтобы стать с ним спина к спине.

…Очнувшись от удара оземь, Трюггви увидел над собой испуганные глаза жены с младенцем на руках. Красавица Астрид, будучи дочерью постоянно воюющего народа, уже давно все поняла и была готова к побегу. На руках она держала тепло укутанного сына Олафа, сына Трюггви.

— Астрид, возьми свою лошадь… и мою, на смену. Скачи в Опростадир… к своему отцу, — захлебываясь кровью, приказал Трюггви Олафссон. — На нас напали люди Серой Шкуры, они с ладьи, лошадей у них нет, тебя не догонят… Спасай… Спасай сына…

Конунг знал, о чем говорил. Усадьба Опростадир находилась в Оппланне — одном из двух норвежских фюльке[6], не имеющих выхода к морю и недоступных для морских разбойников. Жена конунга, отчаянная двадцатилетняя норвежка Астрид, с грудным сыном на руках со всех ног бросилась в соседнее помещение Длинного дома — туда, где стояли кони. А ее муж, схватив со стены меч, снова устремился в зал для пиршеств, где теперь пировала смерть.

— Харальд! — закричал Трюггви что есть мочи, чтобы пересилить своим голосом звон мечей и вопли раненых. — Серая Шкура, выходи на бой!

— Я за него! — выкрикнул Гудред Эйриксон, резкий и проворный коротышка. Тот самый, который висел на плечах у Хельфдана-жирного.

— Ты подло хотел убить меня, а убил моего лучшего воина! Попробуй теперь убить меня в честном бою! Пусть наши дружинники останутся живы. Только ты и я!

— Тогда мне жаль тебя, — нагло заявил Гудред. — Ты не сможешь сложить песню об этом бое.

Коротышка был одет в кожаные штаны и рубаху, поверх которой была кольчуга. На ногах — сапоги по колено, на голове — кожаный шлем колпаком с пришитыми металлическими бляхами. В левой руке Гудред держал деревянный щит, а в правой — тяжелый прямой меч. Соперники, словно примеряясь друг к другу, начали ходить по кругу. За ними расположились зрители — воины обоих дружин, которые только что до смерти резали друг друга.