— Так или иначе, мы узнаем правду, — предупредил Шаул. — Но когда мы ее узнаем…

Неизвестно откуда вышагнул Луций и стал за спиной допрашиваемого, отчего тот вжал голову в плечи. Тарсянин поймал взглядом глаза начальника стражи и чуть покачал головой, как бы запрещая римлянину прикасаться к члену иерусалимского городского совета. Затем подошел к краю стола, оперся, нависая над Никодимом, и, застилая собой свет, прищурился.

— Послушай, Никодим. Ты — уважаемый человек…

— Да? — почему-то удивился молоденький иудей.

— А как же? — наигранно удивился Шаул. — Разве может быть член Синедриона неуважаемым человеком?

Допрашиваемый, увидев, что Луций отошел в сторону, понял, что бить его не будут… во всяком случае пока. Он благодарно выпрямил согнутую в страхе спину и, посмотрев в глаза Шаулу, глубоко вздохнул с облегчением.

— Я знаю лишь одно имя… — промямлил окончательно подавленный Никодим. — Одна из этих женщин — Мирьям из Мигдал-Эля, ее еще называют Мара…

* * *

— Ее видели перед тем, как украли тело, — пояснял Луций, широко шагая рядом с Шаулом в тени колонн внутреннего двора. — Утром. Потом она пропала. Это все, рав Шаул.

— Где она учила?

— Учила? — удивился Луций.

— «Мара» — это женский род слова «учитель», — перевел с арамейского Шаул.

— Она проповедовала девкам на улице, — с ехидцей произнес легионер.

— Ты не привел никого, кто мог бы узнать ее? — упрекнул раввин начальника римской стражи.

— Но кто?.. — Луций остановился в недоумении. Он был на полголовы ниже Шаула, его одежда отличалась только военным поясом с большим кинжалом. — Кто это может быть?

Шаул открыл дверь в казарму легионеров и коротко свистнул. Солдаты резко оглянулись на звук.

— Кто из вас видел Мирьям из Мигдал-Эля? — спросил раввин на латыни.

Человек шесть-семь подняли руки…

— Ну, так кто это может быть? — поддел Шаул Луция, и тот стыдливо уперся взглядом в носки своих кожаных сандалий.

— Тот, кто ходит по девкам, знает, кто девкам проповедует, — усмехнулся раввин.

— Ну… Я не хожу, — признался уже немолодой Луций.

* * *

Улочки ночного Иерусалима были подсвечены факелами лишь в самых темных углах.

— …Мы рубили их, как могли, но нас было меньше. Пришлось отступить, — увлеченно рассказывал Луций, поглядывая на Шаула и своих стражников, замерших вдоль стены большого здания.

Начальник стражи и раввин сидели на корточках, опершись спинами на ограждение каменной лестницы. Один из отозвавшихся в казарме легионеров в это время высунулся из-за угла, приглядываясь в сумерках к редким прохожим.

— Я оглянулся и увидел, как тела моих мертвых соратников выставили на вершине, чтобы мы видели… Поэтому мы не щадим врагов Рима. Даже если это безоружные христиане.

— Сегодня все должны остаться живыми, — строго наказал Шаул и, увидев на лице Луция недоумение, добавил: — Вдруг вы убьете какого-нибудь важного свидетеля?

— Да, рав Шаул, — скрепя сердце ответил начальник стражи.

В доме, за которым следил легионер, открылась дверь и оттуда вышел изрядно захмелевший купец. Его поддерживала молодая крепкая девица.

— Это она? — спросил Шаул.

— Нет, — отозвался легионер.

Парочка скрылась за углом.

— Да, еще был случай… — начал было Луций, но Шаул ухватил его за руку.

— …Ш-ш-ш-ш.

В ту же секунду из другого, но такого же темного переулка проскользнула к двери женская фигура с непокрытой головой. Придверный факел на секунду осветил ее лицо.

— Она! — твердо сказал легионер, обернувшись к своим командирам.

Двери харчевни распахнулись от удара ногой. В проеме стояла тучная широкая фигура начальника стражи в полном снаряжении и с коротким мечом в руке.

— Всем стоять! — раздался резкий голос Луция. Он так и не научился говорить на арамейском без акцента.

— Вперед! — добавил командир уже по-латыни и освободил дорогу.

Легионеры забегали внутрь в кожаных доспехах, бронзовых шлемах и с железными мечами наголо. Кто-то из трапезников вскочил и замер как вкопанный, кто-то, напротив, бросился вон к запасному выходу через кухню, сметая скамьи и сдвигая столы.

— Вот она, — закричал кто-то из легионеров, указывая на исчезающую в дверном проеме молодую женщину в темно-коричневом плаще.

За ней тут же бросились несколько солдат. Остальные иудеи, мужчины и женщины, в ужасе прижались к стенам. Никому не хотелось получить тумака или того хуже — тычка коротким римским мечом.

Беглянка вскочила на бочку, устремляясь к распахнутому окну, один из легионеров попытался схватить ее за плащ, но, получив сокрушительный пинок в грудь, опрокинулся и сбил с ног подоспевшего соратника.

Девушка бесстрашно выпрыгнула из окна на мостовую. Еще мгновенье, и она упала бы, ударившись головой о широкий каменный бордюр, как вдруг… ее подхватили сильные мужские руки. Перед ней стоял молодой высокий крепкий мужчина. От его неприятной улыбки девушку бросило в дрожь.

— Что вам нужно? — вскрикнула молодая иудейка.

— Одной ходить опасно, — издевательски протянул раввин, продолжая улыбаться.

Один их легионеров вышел из тени, глянул на задержанную и кивнул, утвердительно угукнув.

Шаул молча потащил беглянку прочь от задворок харчевни, крепко вцепившись в ее левое плечо…

* * *

…Та же комната и те же зарешеченные оконца. Тот же скорбный взгляд и невыносимая боль утраты у ямочек губ… Только не солнце, а луна глубокой ночью. Только не Мирьям из Назарета, а Мирьям из Мигдал-Эля. Шаулу казалось, что это заколдованный круг, что сам он зачарован. Еще бы: он не спал уже третьи сутки.

— Почему ты убегала? — спросил раввин после всех обязательных для начала протокола вопросов.

— Испугалась, — ответила женщина, но в голосе ее вовсе не чувствовалось страха.

Шаул встал и, борясь со сном, начал расхаживать по комнате. Опять женщина, которая на него не смотрела, и опять струящийся свет — лунные блики на совсем молодом лице.

— Ты была с матерью Иешуа во время его казни. Ты не убежала, как все остальные его ученики, а была под крестом до самого конца. Ты помогала снимать его с креста, обмывала тело вместе с матерью. Ты была его женой?

— Кому надо, тот видит, — ответила Мара.

Ямочка на ее подбородке дернулась. Женщина едва сдерживала слезы.

— Просвети меня, — сказал Шаул спокойно, повернувшись к допрашиваемой спиной. От его слов качнулось пламя светильника на стене.