– Сколько таблеток «Тедрала» ты выпил? – поинтересовался папа.

– Две. Принял только что, – ответил Тим.

– Давайте завтра поедем на велосипедах к дому в Миллвуде, где раньше встречались нацисты. Как он там называется? – предложил я.

– Он назывался Бунд-холл. Сейчас там особо не на что смотреть. Обычный дом, – пояснил отец.

– А правда в Миллвуде скрывались нацисты? – спросил я, размышляя о беспокоивших меня звуках с улицы, пока хрипы Тима не отвлекли от них.

– Не преувеличивай! – произнёс папа менторским тоном. – Это место называлось Фольсксбунд. Там собирались местные жители немецкого происхождения, чтобы просто пообщаться. Бунд значит «клуб». На самом деле они не были никакими нацистами, разве что среди завсегдатаев водилось несколько психов, поддерживавших Гитлера.

Дверь открылась, и вошла мама в синем стёганом халате. Подошла к жалюзи, поправила планки и закрыла их. Она ходила по комнате туда-сюда, перебирая найденные нами сокровища: камни, которые мы считали наконечниками индейских стрел, и осколки стекла, бывшие, по нашему мнению, осколками пивных бутылок колонистов. Прежде чем выйти, она остановилась возле Тима и положила руку ему на лоб.

– Надеюсь, тебе завтра станет лучше, дорогой, – проговорила она и вышла.

Папа остался, готовый быть с нами до тех пор, пока астматический приступ Тима не закончится. Обычно брат был неугомонным и активным, но во время подобных ночных бдений становился в высшей степени спокойным. Когда мы переставали говорить и в комнате воцарялась тишина, хрипы Тима становились похожи на звук мётел, метущих каменный пол патио: по весне мама заставляла нас подметать снова и снова, прежде чем вынести белую кованую мебель. Каждый раз, когда казалось, что мы смели уже все серёжки и жёлуди в траву, она находила их ещё – и нам приходилось начинать заново. Это напоминало уборку снега в метель.

– Ладно, тихо, ребята, – сказал папа, хотя мы и молчали. Я понимал, что даже если мы с папой отвлечём Тима, его приступ астмы никуда не исчезнет, хотя мы на это очень надеялись.

Меня вдруг затошнило, и я сделал глубокий вдох. Проблемы со здоровьем младшего брата лежали за пределами моих возможностей ему помочь. Да и раз папа находился там, то ответственность с меня снималась. Поэтому я снова стал думать о том, что в дом могут проникнуть злоумышленники.

Я проанализировал возможности побега в случае внезапного нападения. Услыхав шаги на лестнице в прихожей, я бы соскочил со второго яруса кровати и тихо прокрался в комнату Эйлин, чтобы не потревожить её. Затем выскользнул бы из её ванной комнаты, ведущей на террасу. Перекинул бы себя через перила и спустился по водосточной трубе. А затем, не обращая внимания на странные тени, побежал бы вниз с большого холма – сообщить о происходящем в полицейский участок рядом с нашей дорогой (не только спасся бы сам, но и спас других!). Благодаря моим усилиям братья, сестра и родители были бы спасены. И подобная смелость реабилитировала бы меня в собственных глазах. Я уже чувствовал себя героем: все увидят, какой я находчивый! И такие недостатки, как рост и размер, уже не будут иметь значения благодаря моей смелости и ловкости.

Глава 4

Кадиллак “Fleetwood Brougham”, возивший моего отца в Нью-Йорк и обратно каждый день, не считался обычным транспортом. Заднее сиденье – убежище отца, где он мог беспрепятственно провести час в одиночестве. Время от времени он пролистывал газету “The New York Times” и перебирал стопки документов, что приносил домой каждый вечер. В основном они так и оставались лежать непрочитанными в портфеле, пока он смотрел в окно и слушал свою любимую музыку: «Сюиты для виолончели соло» Баха в исполнении Яноша Штаркера.

Побыть с отцом наедине в его машине – по дороге в город, который я считал «его городом», – казалось редкой привилегией. Аттилио, необъятный водитель из Неаполя, вёл машину по маршруту, выбранному отцом, а его скорбное клоунское лицо с острыми чёрными волосами телепортировалось на заднее сиденье с помощью зеркала заднего вида. Касательно вождения отец давал Аттилио очень чёткие инструкции. «Всегда поджимай тормоз. Никогда не дави на него. Запомни, он такой же уязвимый, как и ты», – говорил он. Хотя трудно представить, что такой большой человек, как Аттилио, может быть уязвимым. Его рост и габариты, казалось, делали его неуязвимым.

– Начинай поворачивать заранее, не дёргай руль, – часто повторял папа как для меня, будущего водителя, так и для Аттилио.

Машина служила также лекторием отца, его кафедрой: он выглядел непривычно серьёзным, когда мы оставались там одни, высказывал своё мнение и всегда (когда никто не мог вмешаться или возразить ему) прямо давал советы.

Узнав подробности моего визита к доктору Даймонду, – поедая «бланкет де во», блюдо, которое никому не понравилось, – отец сообщил, что записал меня на приём к эндокринологу на Манхэттене. Это не значило, что он не доверяет мнению доктора Даймонда, просто ему хотелось получить подтверждение.

– Мы не будем ставить всё на твоего ортодонта или на доктора Даймонда. Поэтому хочу, чтобы ты сходил к доктору Энслеру для полного обследования. Друзья сообщили мне, что у него есть доступ к особому гормону роста. Думаю, стоит послушать, что он скажет, так ведь? – заявил отец, закончив речь вопросом, уверенный, что не понять его просто нельзя.

Я никогда раньше не слышал о докторе Энслере, и мне было всё равно, что тот может предложить. Лишь бы этот визит дал возможность посмотреть город да побыть наедине с отцом в машине.

– А что делают эндокринологи?

– Ну, не знаю, что делают другие эндокринологи, но гормон, найденный Энслером, может добавить тебе несколько лишних сантиметров. Ты ведь не откажешься от такого, правда?

– Конечно, нет, – с готовностью ответил я, не понимая, в чём подвох.

– Не то чтобы он сделает из тебя баскетболиста или что-то в этом роде, – произнёс отец и ухмыльнулся.

* * *

…Мои родители приезжали посмотреть, как я играю в баскетбольной команде Адамс, что считалась самой низкорослой в старшей школе. Большую часть времени я просто сидел на скамейке запасных, пока тренер не понял, что мои родители находятся в зале.

Тогда он нехотя произнёс:

– Уэллс, твоя очередь. Давай, удиви меня!

Пришлось стараться изо всех сил, но мяч казался тяжёлым, как пушечное ядро. Я сделал всего один бросок в сторону сетки, после чего тренер удалил меня на скамейку запасных.

Потом мама говорила:

– Джон, ты же очень старался, правда?

– Да, старался, – поспешил ответить я (настолько уверенно, насколько вообще