— В любое другое время я бы с удовольствием приняла приглашение, но сейчас меня ждут.

Мы поднялись. Нить, связывавшая нас, развязалась, хотя и не так быстро, чтобы мы не ощутили тягость затянувшегося, неизбежного разрыва, как будто мы еще, не отрываясь, смотрели друг на друга, удерживая взгляд некогда любимого человека перед тем, как расстаться навсегда.

* * *

Я поспешила из подземки обратно на Ирвинг-плейс и запыхалась. Но возможно, я запыхалась из-за судьбоносных решений, принятых мною. Волнение заставило меня вихрем пронестись по гостиной и взлететь вверх по ступенькам. Бернард не ответил на мой настойчивый стук в дверь его комнаты. Конечно, он ведь на работе, но где это? Я пошла по коридору, окликая: «Бернард? Мерри?» — и обнаружила ее в кладовой.

— Бернард пошел сегодня на работу? Ты знаешь, где его контора?

— Что ты, дорогая, он уехал отсюда утром с упакованным саквояжем.

— Господи всемилостивый! Только не еще один исчезнувший мужчина!

— Он выглядел ужасно печальным.

— Если вернется, скажи, что я искала его. Задержи его здесь.

Повинуясь еле ощутимому чутью, я поспешила на вокзал как раз вовремя, чтобы успеть на поезд в 11:15 до Пойнт-Плезент. Состав полз с черепашьей скоростью. Я бы быстрее добежала туда.

Он, должно быть, подумал, будто я предпочла Тиффани ему. Я закусила губу так, что она закровоточила. Мне надо было сказать ему, но я не была уверена в своих силах.

На станции мною овладело желание подобрать юбку и вихрем нестись по лесной тропинке, как полоумная, но это ничего не изменит. Или он там, или его нет. Я заставила себя идти по берегу размеренным шагом. Все чувства были предельно обострены, чтобы запомнить этот судьбоносный момент.

Волны облизывали песок с чувственным наслаждением, подобно колышущемуся серо-голубому шарфу, умиротворяя меня. Птица песочник с пушистой грудкой бежала за каждой отступающей маленькой волной в море, тыкалась своим длинным изогнутым клювом в пузырящийся песок, чтобы ухватить какой-то кусочек на пропитание, а затем неслась обратно на пляж на стройных изящных ногах, обгоняя следующую волну — туда-сюда, ритмично, неустанно выполняя работу своей жизни. Любовь к ней захлестнула меня.

Я остановилась перед домом, появившись спокойно, без трепета. Он сидел на ступеньках веранды, но поднялся на ноги, увидев меня, чтобы встретить подобающей случаю позой. Я не шевельнулась, продлевая мгновение. Мы оба старались понять, что же означает присутствие другого.

— Что вы здесь делаете? — вырвалось у меня наконец.

— Думаю.

— О чем?

— О вас. Пытаюсь заставить себя не любить вас. Пытаюсь отпустить вас с миром.

— Это вам удалось?

— Ничуть.

Я поднялась на веранду поближе к нему и увидела, как обожание в его глазах расцвело в прекрасное будущее, новую жизнь, которая начнется с этой минуты.

— Больше не пытайтесь.

Он протянул руки ко мне, и я приникла к нему, говоря своим взглядом, что чувствую, как любовь в нем заключает в свои объятия любовь во мне. Бернард вынул из кармана и надел на мой безымянный палец перламутровую ракушку.

— Вы согласны?

— Да!

Клара вышла замуж за Эдварда Бута, носящего в этом романе имя Бернарда Бута, из Глочестера, Англия, 1 сентября 1909 года в Монтклере, штат Нью-Джерси. Ей исполнилось сорок семь лет, он был шестью годами моложе. Бут иммигрировал в Нью-Йорк меньше чем за год до переезда Клары на Манхэттен и был женат на неизвестной женщине где-то между 1893 и 1907 годами в течение неустановленного периода времени. В силу необходимости подробности этого супружества были изобретены мной.

Клара и Эдвард Бут продолжали жить в пансионе мисс Оуэнс в качестве супружеской четы, причем она достигла скромного успеха, расписывая шелковые шарфы цветами и изображениями заката солнца. Ни один из них не дошел до нас. Супруги также владели домом в Пойнт-Плезент. Бут удалился на покой в 1930 году, и они переехали в Ормонд-Бич, штат Флорида, все еще проводя лето в Пойнт-Плезент. Клара скончалась 6 ноября 1944 года, в возрасте восьмидесяти двух лет, и ее прах был предан земле на кладбище в Толмэдже, штат Огайо, на ее родине. Бут умер в 1953 году в возрасте восьмидесяти пяти лет.

Подробности замужества Клары с Фрэнсисом Дрисколлом неизвестны.

Действительно ли Клара самостоятельно разработала концепцию абажуров из свинцового стекла, все еще остается под вопросом. Согласно каталогу выставки «Нью-Йоркского исторического общества» «Новые сведения о Тиффани: Клара Дрисколл и девушки Тиффани», «Хотя это точно и не указано в ее письмах, возможно, что именно Кларе пришла в голову мысль изготовлять абажуры из свинцового стекла с мотивами, позаимствованными у природы». Если учесть, что появление первых абажуров из свинцового стекла в 1898 году совпало с возвращением Клары в студии Тиффани, это представляется в высшей степени возможным.

Элис Гуви покинула студии Тиффани в 1907 году, перед уходом Клары, и вернулась в Огайо преподавать в школе. Агнес Нортроп продолжала работать для студий Тиффани, пока они не закрылись, а затем для их преемника, «Вестминстер студиос». Она продолжала активную деятельность в качестве дизайнера витражей из свинцового стекла вплоть до девяноста четырех лет. Ее мемориальный витраж в память об отце находится в церкви общины на Бауни-стрит во Флашинге, Куинс, Нью-Йорк. Кэрри Макниколл прослужила в студии Тиффани до 1930 года, работая в качестве секретаря. Ничего не известно о последующем жизненном пути Нелли Уорнер, Мэри Маквикар, Анны Ринг, Терезы Баур и трех мисс.

Джордж Уолдоу выставлялся в Салоне «Национальное общество изящных искусств» в 1894 году. Он умер в 1904 году в возрасте тридцати семи лет. Кроме того единственного письма, от его брата больше не было известий.

Дадли Карпентер, уроженец Нэшвилла, штат Теннесси, жил в Париже, где учился в Академии Жюльен. В конце концов он уехал на Запад, занимался скульптурой и живописью как один из калифорнийских импрессионистов в Санта-Барбаре. Его студия превратилась в место встречи художников, студентов и меценатов. Там он сформировал целое поколение художников Южной Калифорнии. Дадли скончался в 1946 году.

Генри Макбрайд стал критиком по вопросам искусства в газете «Нью-Йорк сан» и проработал в этой должности тридцать семь лет, будучи также редактором по совместительству в «Новостях искусства» и сотрудничая с «Новым веком» и «Журналом по искусству» в Париже. Он обладал пророческим даром распознавания художественного таланта. Он первым открыл Томаса Икинса[39] и одним из первых стал сторонником модернизма. Его статья «Потерянные дети Нью-Йорка» о Нижнем Ист-Сайде была опубликована в «Харперс уикли» в январе 1894 года. Из его переписки видно, как он побуждал и склонял миссис Хэкли к тому, чтобы она проявляла более прогрессивный подход к окружающей действительности. Каждый год он уезжал в деревенский домик в штате Пенсильвания, где с удовольствием рубил дрова, носил воду и читал биографии людей, которым стремился подражать.