Ольга. Вильгельмина. Если бы они только смогли продолжать работать! Нет, такой подход к делу — нечто более серьезное, чем позиция Тиффани. Во всем городе подобная политика железной хваткой держала женщин за горло.

— Подумайте о том, что вы только что сказали, Клара. «Загубленные жизни». Подумайте о значимости ваших слов.

Хотя эта политика накладывала ограничения на меня, в ней заключалась и ирония безопасности. Я могла наконец-то признаться себе в том, почему столько лет не спрашивала Бернарда, женат ли он. Я одинаково боялась обнаружить, что он не женат, как и то, что он женат. Теперь, когда нет даже ничтожной возможности предполагать, что он женатый мужчина, прикрытие от необходимости принять решение, которое заставит меня покинуть компанию Тиффани, исчезло. Я прижала подушку к себе, зная, что балансирую на краю пропасти. Ольга и Вильгельмина, Элла и Корнелия, Эдит и Беатрис — все они уволились, чтобы выйти замуж. Интересно, задумывались они о правильности решения или рвали сердце, выбирая между любимой работой и любимым человеком, зная при этом, что губят свой талант, покидая студии Тиффани. Нет. Только не Ольга. Ее убежденность в том, что нет ничего важнее любви, была чем-то вроде истины из уст младенца.

Бернард осторожно забрал из моих рук подушку, повернул меня к себе и нежно провел рукой по моей щеке.

— Когда я в детстве жил в Глочестере, то как-то наблюдал за рабочими, подготавливающими участок для улицы. Они вырубили все деревья. Какая-то птица уселась на пень. Рабочий подкинул ее в воздух, чтобы та улетела, но она вновь вернулась на пень. На следующей неделе я обнаружил только перья и часть крыла. Она погибла из-за страха вылететь за пределы того, что ей знакомо. Вы понимаете?

Я почувствовала, что моя душа раскрывается навстречу ему.

— Да.

Благодаря заботам Дадли, Хэнка и Генри Джордж протянул еще одну неделю. В следующее воскресенье я поила Джорджа водой через соломинку, а Дадли пытался устроить его поудобнее. Слабея и дыша все с большим трудом, Джордж повернулся к нему.

— Не рыдай по мне, Дад. Лучше умереть молодым, чем… — Мы ждали. — Быть стареющим, слабым дохляком.

Лицо у Дадли перекосилось.

— Прочти-ка мне мои любимые строки.

— «Я плаваю в царстве твоей любви, о человек, разделяющий мою жизнь кочевника», — ухитрился выдавить из себя Дадли.

Хэнк открыл книгу и нараспев прочел:

Свет померк в окне, но никто из нас не хотел покинуть умирающего хоть на полминуты, чтобы закрыть штору, так что оконный проем превратился в огромное черное око, пялящееся на нас. Хэнк зажег масляную лампу. Прерывистое дыхание Джорджа теперь звучало, как всхлипы морской волны, отступающей по гальке.

— Прочти «Все идет вперед».

Дадли нашел нужную страницу и сделал попытку читать, но у него перехватило горло. Он подал книгу мне. Дадли держал его за правую руку, Хэнк — за левую. Я, стоя на коленях, пыталась согреть его холодеющие ноги у своей груди — так мы ждали, пока последние капли жизни покинут его. По мере того как одна минута неумолимо сменяла другую, кожа его лица теряла свой лихорадочный румянец и становилась синевато-серой.

Он сделал прерывистый вдох, из последних сил прошептал:

— Смотрите, гуси летят… — Это были его последние слова.

Голова Дадли упала на грудь Джорджа со сдавленным рыданием.

Через несколько минут Хэнк произнес глухим голосом:

— Возрадуйся, товарищ.

Он вышел на веранду, чтобы дать Дадли время побыть с Джорджем наедине. Я последовала за ним. Мы пожали друг другу руки, и я в одиночестве побрела в свой пансион.

В тускло освещенной гостиной ожидающий меня Бернард вскочил на ноги и обнял. Его руки, глаза, дыхание — все сулило покой и утешение.

— Это не выглядело отвратительным, — пробормотала я ему в грудь. — Они так любили его! Такой исключительной, великодушной любовью.

Увидев белый свернутый платок Бернарда и ощутив нежность, с которой он предложил его, я расплакалась.

Бернард постучал в мою дверь утром, когда я готовилась идти в студию.

— Не ходите сегодня, — попросил он. — Там нет ничего такого, что не может подождать. Мы поедем в Центральный парк или в Пойнт-Плезент. Куда вам захочется.

— Нет. Вам надо идти на работу.

— Вы для меня важнее. Любовь важнее работы, Клара. Будьте же разумной. Дайте мне помочь вам.

— Я обязана идти. — Я зашнуровала свои башмаки.

— Вы были замужем за студиями Тиффани по меньшей мере дюжину лет. Вы доказали и вашу преданность, и ваш талант. Вам нет необходимости продолжать доказывать это до самой могилы. И кому? Никого это не волнует, Клара, так, как вас. Может, возьмете день, чтобы провести его со мной? Вы только что пережили два таких удара. Воспользуйтесь временем, чтобы прийти в себя.

— Мне надо известить там кое-кого, друга Джорджа.

— Разве вы не можете послать весточку?

— Нет. Я должна сообщить ему об этом сама. И я должна повидать мистера Тиффани.

По его глазам было видно, что я причинила ему боль. Бернард держал меня за руки, но не так крепко, чтобы я не могла высвободиться.

— Просто помните: я знаю и люблю вас больше, чем кто-либо еще, — промолвил он.

Я кивнула, уверила, что он любит меня так, как я всегда страстно желала, но этим утром мне необходимо пойти туда, пока моя решимость еще не остыла. Я быстро вышла и свернула с Ирвинг-плейс на Четвертую авеню, чтобы сесть в подземку. Она доставит меня туда быстрее, чем я успею передумать.

Войдя в студии Тиффани, я сказала себе: «Держитесь крепко, дорогие женщины!» Сначала я зашла в кабинет Генри и затворила за собой дверь.

— Я уже знаю. Хэнк известил меня вчера вечером. — Мы замерли в объятиях друг друга. — Хэнк, Дадли и я могли быть его любовниками, но вы были его лучшим другом.

— Мы прочли несколько строк из Уитмена в самые последние минуты.

— Хэнк рассказал мне.

Я вытерла слезы.

— Берегите себя, Клара. Вам нет необходимости оставаться в студии.

Я не без любопытства уставилась на него.

— Я имел в виду — сегодня. Но можете понять это, как вам угодно. — Он добавил с исключительной деликатностью: — И впредь, и далее.

— Благодарю вас за все, что вы сделали для него и для меня.

Я прошла через коридор в женскую уборную, высморкалась, привела в порядок прическу, расправила плечи и посмотрела на себя в зеркало. То, что я увидела, было лицом женщины, преодолевшей все мыслимые трудности, — той, которая сама будет преподносить собственные сюрпризы, планировать собственные приключения.