— Именно лампы с паутиной, лотосом, склонившейся водяной лилией, бостонским плющом, а теперь и с цветком кабачка вдохнут новую жизнь в этот вид товара. — Генри оседлал своего конька. — Убейте их всех и прочие изысканные изделия и им подобные, которые воображение миссис Дрисколл способно породить в будущем, и вы погубите всю линию художественных ламп.

— Одну, — резко бросил мистер Платт. — Изготовьте одну лампу с цветком кабачка для нашего демонстрационного зала, раз уж вы начали.

Расстановка сил менялась прямо у меня на глазах.

— Так что мы продолжим, как и работали, — констатировал мистер Тиффани, — а миссис Дрисколл будет приносить свои разработки мне. Или же мы будем сотрудничать, как поступаем иногда. Ничего не изменится.

— Ваш отец понял бы реальную картину. Он не стал бы противоречить, — высказался мистер Платт.

— Мой отец в могиле. То, что я делаю, ему безразлично.

Мистер Платт прочистил горло.

— Прошу извинения, что вынужден сказать это перед миссис Дрисколл, но вы слепы и глухи к реалиям делового мира, Льюис. Вы всегда отличались этим, вот почему работали с убытками. Одно дело, когда отец всегда был наготове покрыть ваши убытки в конце каждого года, но теперь картина выглядит совершенно иначе, не правда ли, когда вам приходится покрывать убытки из собственного кармана?

Во мне кипело желание закатить ему пощечину за подобное шельмование Льюиса.

— И что, если я это делаю? Какая разница для вас или для компании?

— Сколь долго вы будете способны на такое расточительство, учитывая ваши причуды в Лорелтон-холле?

— Оставьте Лорелтон-холл в покое!

— Как долго осталось до того дня, как благодаря Лорелтон-холлу вы окажетесь в суде по делам банкротств? Как долго, Льюис? Вы имеете хоть какое-то представление об этом?

Все взоры были устремлены на него. Мистер Тиффани заерзал в своем огромном кресле во главе стола.

— Нет, — вздохнул мистер Платт. — У вас нет ни малейшего представления. Пойдемте в мой кабинет, и я покажу вам.

Высокий Эбенезер Платт широким шагом стремительно покинул помещение, а коротышка Льюис Тиффани засеменил за ним, и часть меня с тревогой последовала в его тени.

Мистер Томас перебирал бумаги. Генри барабанил своими идеально наманикюренными ногтями по полированному столу, пока мистер Томас не обратил внимание на щелкающий звук и не воззрился на него. Генри остановился.

После мучительной четверти часа молчания двое вернулись.

— Теперь, когда это выяснено до конца, — заявил мистер Платт, — не будут разрабатываться ни новые изысканные абажуры, ни какие-либо новые уникальные, единственные в своем роде.

— Пока, — уточнил мистер Тиффани.

— Пока, — согласился мистер Платт. — Производство сможет стать более эффективным, а мы сможем опять двигаться по наезженной колее. Что же касается витражей, мозаики и мелких предметов, никаких коренных изменений не будет. Совещание закончено.

Я чувствовала себя раздавленной, как цветок кабачка под каблуком. Что за горькая ирония! Я поспешила к лифту, чтобы укрыться в одиночестве. Мои глаза, не мигая, смотрели прямо передо собой, но не видели ничего.

* * *

В довершение ко всему сегодняшний день пришелся на четверг, и Кэрри, которая в последнее время вела бухгалтерский учет, осталась дома по болезни, так что мне пришлось готовить платежную ведомость на зарплату самой. Когда я клала на стол стопку недельных нарядов на работу, руки у меня дрожали. Рядом с ними я опорожнила коробку листков с расчетами времени, которые девушки складывали туда. Согласно новой системе мистера Томаса, я должна была высчитать время, затраченное каждым работником на каждом изделии в течение недели, и суммировать общий итог, который должен был соответствовать заработку. Сорок пять часов на артикуле 29 877 — шестнадцатидюймовый абажур со стрекозой. Тариф Мэрион в размере тридцати шести и двух третьих цента за час равнялся шестнадцати долларам пятидесяти центам за неделю.

Я была не в состоянии сосредоточиться. Цифры расплывались перед глазами. Я моргала, пыталась присмотреться и вновь моргала. Ужасно переживала за Льюиса, за то, как мистер Платт унизил его. Генри сделал все, что мог, но именно мистеру Тиффани следовало поддержать меня. Вся эта история обескураживала и приводила в растерянность. И к чему это приведет? Незаменимость, которую, как мне казалось, я обеспечила себе, таяла на глазах.

Дома я попросила Мерри, чтобы поднос с ужином подали мне прямо в мою комнату, на что я шла крайне редко.

Она бросила на меня хмурый взгляд, адресованный всему миру.

— Видать, выдался паршивый день, а? Я сейчас же пришлю тебе чашечку чайку. Как раз такой, как ты любишь, с молоком и медом. Пойдет только на пользу твоему мужественному сердцу, дорогуша.

Подкрепившись чаем, я разложила все учетные бумаги и вывалила счета девушек на постель. Я обработала только шесть из них, когда появилась служанка из кухни с подносом. Я полагала, что еда меня успокоит. Запеченная рыба, картофельные оладьи и вареная свекла с морковкой. Ничего особо воодушевляющего. Я съела половину и вернулась к работе.

Я вздрогнула от стука в дверь.

— Бут, служба бухучета. Найдется работа для меня?

Я отворила дверь. Он бросил взгляд на меня, на постель…

— О, дорогая, у вас на кровати совершенно не то, что надо. Там должны лежать вы, а не бумаги. Позвольте мне заняться учетом. Ложитесь и закройте глаза.

Бернард положил стопки бумаг на пол и откинул постельное покрывало. Я все еще была в своем платье. Он жестом предложил мне снять его.

— Я не буду смотреть, — посулил Бернард и отвернулся.

Я вынула шпильки, и волосы рассыпались по плечам, затем расстегнула платье.

— Помощь нужна? — спросил Бернард с надеждой.

— Только с бухучетом.

— Я только что предложил.

Я надела ночную рубашку, и он обернулся.

— Вы слишком медлительны. Сколько может выдержать мужчина?

Нежданный помощник уложил меня в кровать и провел указательным пальцем по кружеву на моем одеянии.

— Ммм, красиво. — Бернард пропустил мои волосы между пальцами. — Они такие длинные. Это всегда меня поражало.

Опершись одним коленом о кровать, он запечатлел по легкому поцелую на каждом веке, и у меня осталось приятное, печальное ощущение от его локтей, рук и запястий, скользнувших по моим рукам, когда он поднимался. Во мне пробудилось желание прошептать: «Оставь проклятый бухучет. Просто ложись здесь рядом со мной».

Вместо этого я сказала:

— Это — новая система. У них разный тариф — вот перечень. Но я должна отчитаться за их время на каждом изделии за каждый день.

— Я разберусь, не волнуйтесь, по вашим документам. — Бернард собрал бумаги и уселся за стол спиной ко мне.