— Можно переворачивать, — гордо объявила Тереза.

Изливая свое покаяние в работе, она самостоятельно закончила мозаику с Христом. Джо находился в отпуске на несколько недель, что я сочла хорошей идеей, хотя он мог понадобиться нам, если Тереза закончит работу до его возвращения. Я была знакома с процессом переворачивания и посадки на цемент, но никогда не выполняла его сама.

Я велела Терезе вырезать лист пергаментной бумаги шестью дюймами длиннее и шире, чем размеры панно. Затем нанесла кисточкой лак на каждый кусочек смальты, и пока он еще оставался липким, мы прижимали пергамент до тех пор, пока он не пристал прочно к каждому кусочку.

Идти в мужское мозаичное отделение на четвертом этаже просить помощи, чтобы перевернуть работу лицевой стороной вниз, представлялось опасным. Они могут подумать, что мы не способны выполнять самостоятельно большие заказы, и я могу заполучить еще одну забастовку. Я не видела иного выхода. Мы были вынуждены перевернуть ее сами.

Кто мог бы оказать нам помощь?

— Мэри, ты хорошо ладишь с Альбертом в подвале. Наплети ему, что сочтешь нужным, даже послушай его россказни, только заполучи его сюда для помощи. Джулия, найди Фрэнка и скажи ему, чтобы он пришел сюда.

— «Скажи ему». Это как же?

— Помаши ему, возьми за руку и потяни, попроси по-польски. Мне безразлично. Кэрри, пригласи мистера Белнэпа. Он не особо крепок, но с удовольствием поможет.

Я приказала Терезе покрыть большую мраморную плиту венецианским скипидаром.

Вскоре в помещении раздался голос:

— Послушайте, миссис Дрисколл, у меня важные дела в подполе. Не могу же я лететь сюда сломя голову по вашему зову!

— Раз уж вы здесь, значит, можете помочь. Нам надо повернуть это обратной стороной на мраморный стол. Под этой бумагой — кусочки стекла.

— Вы что, ждете, что я сделаю это один? Это я-то, с порванной селезенкой, которая никак не заживет? Вы доведете меня до больницы, а кто потом будет оплачивать счет? Ответьте-ка мне.

Единственный способ запрячь Альберта — действовать без промедления. Появились Фрэнк и Генри, оба не особо крепкого телосложения. Ах, как мне хотелось, чтобы здесь была Вильгельмина!

— Мэри, зайди-ка с этой стороны и придержи бумагу на месте. Кэрри, сделай то же самое с другой стороны. Готовы? Раз, два, три — подняли!

Альберт преувеличенно пыхтел и фыркал, а Фрэнк ворчал, используя один из нескольких звуков, которые я когда-либо слышала от него, но мы провернули это дело.

Когда Альберт удалился, я засучила рукава подобно мужчине, замесила цемент мастерком и залила раствором первую панель. Генри, который в жизни не надевал рабочий фартук, Тереза, которой пришлось завязать его на нем, и Фрэнк, с восторгом помогающий нам, развили бурную деятельность, чтобы заполнить раствором каждый паз до того, как он схватится. Весь вечер я не находила себе места, переживая, чтобы раствор затвердел как следует, а не просочился на лицевую сторону в виде ужасной грязи. На следующее утро нам надо было вернуть мозаику в прежнее положение. Мы решили, что Фрэнк и семеро девушек справятся с этим. Я затаила дыхание, когда вместе с Терезой я отдирала бумагу с первой панели. Она выглядела не более грязной, чем обычно. Я дала Джулии задание очистить ее, пока мы занялись подготовкой другой панели к заливке. Предстояло обработать еще пять панелей.

Оставалось посадить на цемент последнюю, когда появился Джо, менее бледный, нежели обычно, и положил на мой стол бумажный мешок:

— Достань-ка оттуда кое-что.

Я извлекла огурец, два помидора и три желтых кабачка с большими листьями и поникшим цветком размером с кисть моей руки.

— К чему все это?

— Разве не прекрасные оттенки? Я купил небольшой участок за городом по эту сторону от Уайт-Плейнз. Ничего особенного, просто обветшалый домишко, который можно постепенно отремонтировать, но там есть небольшой фруктовый сад и огород.

— Это ведь не значит, что ты уходишь из студии, чтобы превратиться в фермера?

— Я об этом даже не помышляю. Туда можно за час доехать на поезде, или же я могу пару раз в неделю ночевать в городе у брата Бесси, когда она начнет доверять мне. Жена выросла за городом, и ей нравится там. Она гордится, что у нее теперь четыре курицы-несушки, и еще тем, что можно заготовить на зиму собственные персики.

Джо вытащил из-за спины банку с наклеенной этикеткой «Суп из кабачков Бесси». Меня глубоко тронуло его внимание.

— Теперь ты счастлив или по крайней мере счастливее?

Ожидая ответ, я вертела в руке цветок кабачка, и его лепестки, напоминающие гофрированную бумагу, грациозно трепетали.

Джо скривился.

— Мы находим удовлетворение в работе, которую там делаем. Место полностью принадлежит нам, и мы наведем здесь порядок. Это — новое начало.

— Рада за вас. Ты поступил правильно. А у меня есть кое-что показать тебе.

— Подожди. Как ситуация?

— Тереза и Мэрион сумеют справиться — промолчат. Больше никто ничего не знает. Все выглядит так, будто ничего не произошло.

Я показала на угол помещения, отведенный для мозаики, где на пяти мольбертах располагались пять законченных панелей.

— Кто делал заливку?

— Я! А Фрэнк и Альберт, а еще мистер Белнэп помогали перевернуть первую.

— Мистер Белнэп? Ну разве не чудо!

Я потрясла у него перед носом цветком кабачка так, что лепестки уподобились крыльям порхающей бабочки.

— Ты только что подал мне идею: можно ли обработать выдуваемое стекло таким образом, чтобы оно походило на гофрированную бумагу.

Когда Джо покидал нашу студию, его усмешка превратилась в улыбку счастливого человека.

Переезд в новое помещение на Мэдисон-авеню месяцем позже означал, что в новой студии будет больше места — больше, чем нам требовалось.

— Что вы надумали? — спросила я у мистера Тиффани в личной беседе в его новом, более просторном кабинете.

— Может быть, профсоюз в один прекрасный день забудет о моей уступке ограничить штат этого отдела двадцатью семью работницами.

Мои надежды и чаяния вылились в одном резком выкрике:

— Действительно?

Вошел мистер Платт, и мистер Тиффани немедленно сменил тему: заговорил о своей разработке для цоколя лампы с кабачком, высказывая мне то, что я уже знала, а ему было прекрасно известно, что я это знаю. Появились мистер Томас и мистер Белнэп, и я изъявила желание покинуть кабинет.

— Нет, оставайтесь, — приказал мистер Тиффани. — Я хочу, чтобы вы присутствовали.

Мы уселись за большой демонстрационный стол, чтобы рассмотреть статистику за 1906–1907 годы и обсудить прейскурант цен на следующий год. Раньше меня не приглашали на подобные совещания, и вот теперь я узнала, что в мужском отделении витражей и абажуров трудились двести шесть человек, сорок два — в мужском отделении мозаики, шестьдесят четыре сотрудника в Короне производили и выдували стекло и двадцать семь мастериц работали в моем отделе. С 1900 года производство ламп во всех отделах — с абажурами из свинцового стекла с геометрическим рисунком у мужчин, выдувными абажурами и моими с природными мотивами — претерпело взрыв. Прейскурант содержал перечень трехсот моделей сочетаний абажура и цоколя, причем большую часть стилевых вариантов изготавливал мой отдел. Я была потрясена. Они должны признать мой крупный вклад в деловую деятельность фирмы!