по утверждению Белкиной и Яновской, знал свидетель Лунин. Он почему-то её вспоминал, хотя не подозревал даже, что именно у Лидии хранились ПЛП, переписанные мальчиком из его подъезда.

Год в наводке был тысяча девятьсот девяносто второй. Ещё Закиров успел выяснить, что библиотеку закрыли в девяносто втором. Это упоминается в «Предварительных выводах»; см. раздел «Распространители». А главное, в блокноте, который мама подарила Даше, когда они вернулись с площадки, Лидия названа «сотрудницей какой-то библиотеки в Сланцах, закрытой в прошлом году». Учитывая, что к Дашиной маме в Питер Лидия Никитична приезжала в девяносто третьем и что запись в блокноте сделана тогда же, всё сходится.

Время года в наводке – осень. Скорее всего, октябрь. Листья уже все пожелтели, но ещё не облетели. Только некоторые деревья стоят голые. День промозглый, пасмурный. C утра был дождь, на разбитом асфальте лужи, и под конец наводки снова накрапывает. Но поначалу дождя нет.

Время суток – середина дня. Лидия Никитична часто поглядывает на механические наручные часы с одинаковыми палочками вместо цифр. Часы большие, «мужские», на широком кожаном ремешке. Когда Лидия смотрит на них в первый раз, они показывают примерно 1 час 53 минуты. Когда смотрит в последний раз – примерно 2:57.

Драматических событий в наводке нет. Лидия спускается по узкой лестнице в полутёмном подъезде, сладко пахнущем сырой гнилью. Лидия пересекает двор, окружённый домами из бетонных квадратов. Лидия идёт по городу, похожему на тот, где живёт бабушка Ира, но грязнее, теснее, и ниже, и как будто тусклей, почти без вывесок и наружной рекламы, и даже без фасадов, покрашенных на высоту первого этажа. Лидия останавливается у кулинарного ларька на главной улице. Решает себя побаловать. Кропотливо отсчитывает странные рубли из облезлого кошелька с металлической застёжкой: «Будьте добры, один беляшик и один с капустой. Здесь без сдачи».

Купив пирожки, Лидия идёт дальше по главной улице. Она переходит улицу на перекрёстке со светофором. Потом идёт в обратном направлении, сворачивает во дворы, заходит в подъезд кирпичной пятиэтажки. Карабкается на четвёртый этаж. Заходит домой – видимо, в ту самую однокомнатную квартиру, где ночевала и читала ПЛП свидетельница Карминова.

Дома Лидия справляет нужду в унитаз с бачком без крышки. Слава богу, появилась бумага туалетная в этом году. Лидия тщательно моет руки над ванной. (Кран плохо достаёт до раковины.) Потом глядится в зеркало. Ох, как жаль косу до сих пор. Но сил больше не было возиться. Да и волосы начали лезть. Поправив волосы, Лидия идёт на кухню и съедает пирожки, запивая их чаем из термоса. Любуется осенней листвой за окном. По стёклам, пока она ест, начинают постукивать капли. Лидия встаёт из-за стола, принимает таблетку, идёт обратно в крошечную прихожую.

У Лидии сегодня в плане наведаться ещё к одному должнику. Должника зовут Н.В. Герасимов. Он так и не вернул две книги: «Третий пояс мудрости» А.Б. Снисаренко и «Голос дьявола среди снегов и джунглей» Ю.Е. Березкина. Обе выданы в марте 1991-го. Герасимов любит древние религии. Когда встречает Лидию на улице, вечно талдычит про возрождение язычества и обещает, что «вскорости непременно» занесёт «книжный должок». Он преподаёт математику в техникуме и живёт на улице ИТР. Это на другом берегу Плюссы. Лидия знает: ей, с её ногой и палкой, ковылять туда в лучшем случае полчаса, теперь ещё и под дождём. Но она хочет выполнить свой план, вычеркнуть Н.В. Герасимова из тетради с должниками.

С первого декабря Лидию отправляют на пенсию. Библиотеки, в которой она проработала восемнадцать лет, уже фактически не существует. На́ дом перестали выдавать в июне. В сентябре закрылись полностью. Львиную долю их ветхого фонда списали, включая многое из того, что она теперь собирает по всему городу. Впрочем, и те книги, которые по правилам не подлежат списанию, вряд ли кому-то понадобятся. Центральная их не возьмёт, там свои некуда ставить. Детская тоже не возьмёт. На макулатуру – и то нынче не вывезут. Сожгут во дворе заодно с каталогом и полками. Разве что по школам удастся какие-то книжки пристроить. Или в тот же техникум. Можно как раз переговорить с Герасимовым на этот счёт, убить двух зайцев одним походом за Плюссу.

Во время наводки Лидия много думает о «Повестях литовских писателей» – особенно дома, пока ест пирожки. Книга хранится в комнате в письменном отделении секретера. В последние месяцы Лидия часто достаёт её оттуда, но не для чтения. Просто чтобы подержать в руках. Она помнит сюжеты ПЛП лучше, чем «Иронию судьбы», некоторые абзацы знает наизусть. Ей больше не нужно читать сборник фантастики в изумрудной обложке; ей нужно принять решение. Её мысли крутятся вокруг одного: следует ли наконец восстановить ПЛП в фонде библиотеки. Она годами откладывала это решение. Теперь его некуда откладывать. Место в будущем кончилось.

За целую жизнь, прожитую среди помпезной лжи сверху и рутинной показухи на местах, Лидия Никитична лишь однажды совершила подлог: в 1984 году, когда списала литовскую фантастику как «утерянную читателем». Спору нет, она сделала это, потому что не хотела отдавать хорошую книгу главлитовцам и кагэбэшникам. Но всё же она пошла на обман, и этот обман до сих пор не даёт ей покоя. Она понимает, что её дилемма высосана из пальца; понимает, что занимается нравственной казуистикой. Советской власти больше нет, КГБ вроде бы тоже нет, Союз развалился, а она продолжает играть в то, что Валька, её сестра по матери, всегда называла «честноплюйством». Бывало, ещё при Брежневе, когда муж только умер, придёт, опрокинет рюмки три – и пошло-поехало, как с пластинки:

– Думаешь, Лидка, кому-то есть дело тыщу лет, что ты там не тащишь ничего? Думаешь, ты чего-то этим изменишь? Ни хера ты никогда не изменишь. Декабристка, блядь, из говна вылупивши. Отправила Мишку на кладбище, хапнула квартиру и корчит интеллигенцию. Ни ты, ни писатели твои сраные – ничего вы никогда не измените для простых людей.

Валька была права тогда, и Валька права теперь. С Валькиной точки зрения, с любой точки зрения, её беготня за книжками – курам на смех. Лидия думает об этом, когда присаживается на табуретку, чтобы натянуть сапоги. Думает без особых эмоций, словно не раз мусолила эти мысли раньше. Всё, что её заботит, всё, что она делает, – никчёмно, безнадёжно, безденежно. Она сейчас уже не справляется без Валькиных подачек. Выгонят на пенсию в декабре – совсем без Вальки зубы положит на полку. С нынешними-то ценами.

Лидия нагибается, кряхтя от боли в пояснице, и натягивает сапог на правую ногу. Правая – это которая