Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По залу пролетела волна возмущенных вздохов, и Ландау пришлось трижды стукнуть молотком, призывая к порядку. Шнайдер продолжила:
– Большая часть разрушений в западной части Германской империи была нанесена британской разработкой – горгонами. В ходе расследования нам также стало известно, что Великобритания готовилась заключить сделки о продаже горгонов некоторым странам Ближнего Востока. Но после капитуляции сделки были сорваны.
– Да, все верно.
– Протестую, ваша честь, – с места встал Сигард. – Горгоны действительно являются разработкой Великобритании, однако на их создание ушел не один год, и началось все еще при правлении Делинды Каннингем.
– Мы не исключаем этого, – невозмутимо отвечала Шнайдер. – Однако использованы они были именно в этой войне и даже предварительно не представлены, как это обычно происходит с новыми военными разработками.
– Протест отклонен, – заявила Ландау. – Продолжайте, мисс Шнайдер.
– Кем вам приходился Каспар Шульц?
Его имя болью отдалось в груди Александра.
– Что?..
– Кем вам приходился Каспар Шульц?
Александр знал, что вопросы о нем неизбежны, но подготовиться к ним он так и не смог.
– Он был моим телохранителем…
– Ваши доверительные отношения начались до вашего совершеннолетия?
– Ч-что? Какое отношение это имеет к делу?
– Мистер Каннингем, отвечайте на вопрос, – повелела ему Ландау твердым тоном.
Он громко сглотнул. Хищные взгляды судей заставили его втянуть голову в плечи и уставиться в пол.
– Нет…
– Поясню: Каспар Шульц и его шестилетняя дочь Катрин были найдены мертвыми в поезде на Вену. Их застрелили в купе. Обстоятельства их смерти остаются неизвестными. Вы что-нибудь знаете об этом?
– Я не хочу отвечать на этот вопрос.
– Вы обязаны отвечать на все вопросы стороны обвинения, – напомнила Ландау.
– Я не могу. Мне больно говорить об этом.
«Этого они и добиваются», – сжал кулаки под столом Саша.
– Вы состояли с Каспаром в отношениях?
– Что? Да как вы?.. – Александр закрыл лицо руками, чувствуя, что слезы вот-вот скатятся по щекам.
– Протестую, – заступился за него Мейджерс. – Этот вопрос не имеет никакого отношения к делу. На моего подзащитного оказывается давление.
– Протест отклонен. Отвечайте на вопрос, мистер Каннингем.
Александр уткнулся лбом в стол. Плечи его задрожали.
– Пожалуйста, хватит, – покачал он головой, смотря на Ландау умоляющим взглядом.
– При всем уважении, – начал Мейджерс, – но связь моего подзащитного с Каспаром Шульцем – его личное дело.
– Оно имеет прямое отношение к расследованию, – отвечала Шнайдер. – Мы должны оценить степень их связи, прежде чем выясним, был ли мистер Шульц его пособником.
– На мой взгляд, вы пытаетесь унизить моего подзащитного.
– Вы меня в чем-то обвиняете? – вскинула бровь Шнайдер.
– В оказании давления на моего подзащитного как минимум.
– Это протест, мистер Мейджерс? – спросила Ландау.
– Да.
– В таком случае он отклонен.
Саша откинулся на спинку стула и положил руки на подлокотники. Проклятый прокурор, проклятый председатель, проклятый суд! Не было сомнений, что на заседании Александру будут задавать неуместные вопросы, чтобы сломить его, но Саша и подумать не мог, что будет так тяжело выслушивать их и молчать. Это было не в его правилах.
– У меня все, ваша честь.
– Суд переходит к допросу свидетелей защиты.
Две охранницы вернули Александра на место. Мейджерс дважды хлопнул его по дрожащему плечу и встал:
– Ваша честь, я хотел бы попросить о том, чтобы свидетели защиты были допрошены в последнюю очередь.
– У обвинения есть возражения?
– Возражений не имеем, ваша честь.
– Хорошо. Суд переходит к допросу свидетелей стороны обвинения.
Выбор свидетелей обвинения оказался внушительным, и прокурору было нелегко отобрать пятерых из всех пострадавших, готовых дать показания сквозь слезы, боль и желание лично придушить виновника их потерь. Слушать их Александру было сложнее всего. Ни разу за полчаса допроса он не поднял голову. Даже когда свидетели плакали. Даже когда кричали в его сторону, проклиная и умоляя суд казнить его немедля. Последняя из них сказала напоследок дрожащим от злости и горя голосом:
– Моя дочь работала в детском доме. Ее застрелили вместе со всеми детками в том треклятом особняке! – Она вытерла слезы платком и перевела на Александра пронзительный взгляд. – То, что вы судите его и предоставляете ему защиту, оскорбительно для всего германского народа. Какие еще доказательства вам нужны, чтобы закончить это абсурдное заседание? Неужели наших сломанных жизней недостаточно? А вы, – она указала на адвоката, – вы будете гореть в аду за то, что заступаетесь за него. Я молюсь, чтобы до конца жизни вы не нашли покоя и деньги, заработанные на этом грязном деле, не принесли вам счастья! Молюсь, чтобы с вами случилось то же, что и с нами, и вы смотрели в лицо тому, кто навредил вам, и тому, кто бессовестно его защищает, не имея возможности их наказать!
Мейджерс вздохнул, молча смотря ей прямо в глаза. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Благодарим вас, мисс Лоуренс, – ответила ей Шнайдер. – Мы понимаем, как вам тяжело. Обещаем, что виновные понесут наказание.
– Понимаете? Да ничего вы не понимаете! – разразилась возмущениями женщина, когда к ней уже подошла охрана, чтобы проводить к месту. – Если бы вы понимали, то не стали бы предоставлять ему защиту! Если бы вы понимали, то убили бы его на месте без суда и следствия! Не дай боже провести еще одно заседание, чтобы отсрочить этому монстру смерть! Умоляю, решите все сегодня же! Каждая секунда, что он дышит, в то время как мертвы наши дети, – величайшее оскорбление для нас и неуважение к тем, кого он убил!
Шнайдер подошла к ней и погладила ее за плечи.
– Мы сделаем все, что в наших силах, – с этими словами она кивнула охране, и та провела свидетельницу к свободному месту.
– Что ж, – начала Ландау после минутной паузы, – суд переходит к допросу свидетелей стороны защиты. Прошу, мистер Мейджерс.
– Благодарю. Вызывается Робин Кац.
Робин скользящей тенью прошла в зал и заняла свое место. Охранник поднес ей Библию, и председатель заговорил монотонным тоном:
– Мисс Кац, положа руку на Библию, поклянитесь, что будете говорить только правду и ничего, кроме правды.
– Я неверующая, но клянусь.
Мейджерс встал рядом с ней.
– Мисс Кац, расскажите о себе. Что вас связывает с подзащитным?
– Я работала его телохранительницей. Но недолго. Спустя некоторое время после объявления войны я ушла.
– Почему вы ушли?
– Он настоял на этом. Сказал, что видит, как мне нелегко работать на него, пока погибают люди. Я долго противилась этому решению. Он выглядел таким… потерянным. То, что он делал, было ему не в удовольствие. Думаю, это подтвердит любой человек из его окружения. Я не могла оставить его, зная, что в этой войне он лишь пешка, но затем все же ушла.
– Пешка, вы сказали?
– Да.
– Что это значит?
Робин поджала губы, сцепила руки в замок и наконец ответила:
– Война не его рук дело. Да, Александр объявил ее, но он лишь делал, что велено.
Саша заметил, как напрягся председатель, бегло пройдясь взглядом по журналистам.
– Кем велено? – продолжал Мейджерс.
– Делиндой Каннингем.
Последовали удивленные вздохи.
– Ваша честь, уважаемые судьи, по официальной версии Делинда Каннингем была убита в собственном кабинете