я подписал.

По залу пролетела волна возмущенных вздохов, и Ландау пришлось трижды стукнуть молотком, призывая к порядку. Шнайдер продолжила:

– Большая часть разрушений в западной части Германской империи была нанесена британской разработкой – горгонами. В ходе расследования нам также стало известно, что Великобритания готовилась заключить сделки о продаже горгонов некоторым странам Ближнего Востока. Но после капитуляции сделки были сорваны.

– Да, все верно.

– Протестую, ваша честь, – с места встал Сигард. – Горгоны действительно являются разработкой Великобритании, однако на их создание ушел не один год, и началось все еще при правлении Делинды Каннингем.

– Мы не исключаем этого, – невозмутимо отвечала Шнайдер. – Однако использованы они были именно в этой войне и даже предварительно не представлены, как это обычно происходит с новыми военными разработками.

– Протест отклонен, – заявила Ландау. – Продолжайте, мисс Шнайдер.

– Кем вам приходился Каспар Шульц?

Его имя болью отдалось в груди Александра.

– Что?..

– Кем вам приходился Каспар Шульц?

Александр знал, что вопросы о нем неизбежны, но подготовиться к ним он так и не смог.

– Он был моим телохранителем…

– Ваши доверительные отношения начались до вашего совершеннолетия?

– Ч-что? Какое отношение это имеет к делу?

– Мистер Каннингем, отвечайте на вопрос, – повелела ему Ландау твердым тоном.

Он громко сглотнул. Хищные взгляды судей заставили его втянуть голову в плечи и уставиться в пол.

– Нет…

– Поясню: Каспар Шульц и его шестилетняя дочь Катрин были найдены мертвыми в поезде на Вену. Их застрелили в купе. Обстоятельства их смерти остаются неизвестными. Вы что-нибудь знаете об этом?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос.

– Вы обязаны отвечать на все вопросы стороны обвинения, – напомнила Ландау.

– Я не могу. Мне больно говорить об этом.

«Этого они и добиваются», – сжал кулаки под столом Саша.

– Вы состояли с Каспаром в отношениях?

– Что? Да как вы?.. – Александр закрыл лицо руками, чувствуя, что слезы вот-вот скатятся по щекам.

– Протестую, – заступился за него Мейджерс. – Этот вопрос не имеет никакого отношения к делу. На моего подзащитного оказывается давление.

– Протест отклонен. Отвечайте на вопрос, мистер Каннингем.

Александр уткнулся лбом в стол. Плечи его задрожали.

– Пожалуйста, хватит, – покачал он головой, смотря на Ландау умоляющим взглядом.

– При всем уважении, – начал Мейджерс, – но связь моего подзащитного с Каспаром Шульцем – его личное дело.

– Оно имеет прямое отношение к расследованию, – отвечала Шнайдер. – Мы должны оценить степень их связи, прежде чем выясним, был ли мистер Шульц его пособником.

– На мой взгляд, вы пытаетесь унизить моего подзащитного.

– Вы меня в чем-то обвиняете? – вскинула бровь Шнайдер.

– В оказании давления на моего подзащитного как минимум.

– Это протест, мистер Мейджерс? – спросила Ландау.

– Да.

– В таком случае он отклонен.

Саша откинулся на спинку стула и положил руки на подлокотники. Проклятый прокурор, проклятый председатель, проклятый суд! Не было сомнений, что на заседании Александру будут задавать неуместные вопросы, чтобы сломить его, но Саша и подумать не мог, что будет так тяжело выслушивать их и молчать. Это было не в его правилах.

– У меня все, ваша честь.

– Суд переходит к допросу свидетелей защиты.

Две охранницы вернули Александра на место. Мейджерс дважды хлопнул его по дрожащему плечу и встал:

– Ваша честь, я хотел бы попросить о том, чтобы свидетели защиты были допрошены в последнюю очередь.

– У обвинения есть возражения?

– Возражений не имеем, ваша честь.

– Хорошо. Суд переходит к допросу свидетелей стороны обвинения.

Выбор свидетелей обвинения оказался внушительным, и прокурору было нелегко отобрать пятерых из всех пострадавших, готовых дать показания сквозь слезы, боль и желание лично придушить виновника их потерь. Слушать их Александру было сложнее всего. Ни разу за полчаса допроса он не поднял голову. Даже когда свидетели плакали. Даже когда кричали в его сторону, проклиная и умоляя суд казнить его немедля. Последняя из них сказала напоследок дрожащим от злости и горя голосом:

– Моя дочь работала в детском доме. Ее застрелили вместе со всеми детками в том треклятом особняке! – Она вытерла слезы платком и перевела на Александра пронзительный взгляд. – То, что вы судите его и предоставляете ему защиту, оскорбительно для всего германского народа. Какие еще доказательства вам нужны, чтобы закончить это абсурдное заседание? Неужели наших сломанных жизней недостаточно? А вы, – она указала на адвоката, – вы будете гореть в аду за то, что заступаетесь за него. Я молюсь, чтобы до конца жизни вы не нашли покоя и деньги, заработанные на этом грязном деле, не принесли вам счастья! Молюсь, чтобы с вами случилось то же, что и с нами, и вы смотрели в лицо тому, кто навредил вам, и тому, кто бессовестно его защищает, не имея возможности их наказать!

Мейджерс вздохнул, молча смотря ей прямо в глаза. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Благодарим вас, мисс Лоуренс, – ответила ей Шнайдер. – Мы понимаем, как вам тяжело. Обещаем, что виновные понесут наказание.

– Понимаете? Да ничего вы не понимаете! – разразилась возмущениями женщина, когда к ней уже подошла охрана, чтобы проводить к месту. – Если бы вы понимали, то не стали бы предоставлять ему защиту! Если бы вы понимали, то убили бы его на месте без суда и следствия! Не дай боже провести еще одно заседание, чтобы отсрочить этому монстру смерть! Умоляю, решите все сегодня же! Каждая секунда, что он дышит, в то время как мертвы наши дети, – величайшее оскорбление для нас и неуважение к тем, кого он убил!

Шнайдер подошла к ней и погладила ее за плечи.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – с этими словами она кивнула охране, и та провела свидетельницу к свободному месту.

– Что ж, – начала Ландау после минутной паузы, – суд переходит к допросу свидетелей стороны защиты. Прошу, мистер Мейджерс.

– Благодарю. Вызывается Робин Кац.

Робин скользящей тенью прошла в зал и заняла свое место. Охранник поднес ей Библию, и председатель заговорил монотонным тоном:

– Мисс Кац, положа руку на Библию, поклянитесь, что будете говорить только правду и ничего, кроме правды.

– Я неверующая, но клянусь.

Мейджерс встал рядом с ней.

– Мисс Кац, расскажите о себе. Что вас связывает с подзащитным?

– Я работала его телохранительницей. Но недолго. Спустя некоторое время после объявления войны я ушла.

– Почему вы ушли?

– Он настоял на этом. Сказал, что видит, как мне нелегко работать на него, пока погибают люди. Я долго противилась этому решению. Он выглядел таким… потерянным. То, что он делал, было ему не в удовольствие. Думаю, это подтвердит любой человек из его окружения. Я не могла оставить его, зная, что в этой войне он лишь пешка, но затем все же ушла.

– Пешка, вы сказали?

– Да.

– Что это значит?

Робин поджала губы, сцепила руки в замок и наконец ответила:

– Война не его рук дело. Да, Александр объявил ее, но он лишь делал, что велено.

Саша заметил, как напрягся председатель, бегло пройдясь взглядом по журналистам.

– Кем велено? – продолжал Мейджерс.

– Делиндой Каннингем.

Последовали удивленные вздохи.

– Ваша честь, уважаемые судьи, по официальной версии Делинда Каннингем была убита в собственном кабинете