В сердце Александра разлилось чувство безмерной благодарности.

– Он слишком много на себя взял.

– Все это видят. Мы, бывает, перешептываемся об этом. Такое чувство, что он слабнет с каждым днем, аж смотреть больно. Так что ваша смерть после всех его стараний стала бы для него большим ударом. – Аниса опустила взгляд и положила руки на колени. – Я знаю о войне не понаслышке. Гражданской, но все же. Я ненавижу ее всеми фибрами души. Она отняла у меня дом, отца. Я сбежала в Германию в надежде начать новую жизнь, а когда и ее охватила война, я была готова вопить от отчаяния.

Александр сглотнул ком в горле.

– Тогда из всех, кого я знаю, вы больше всех должны меня ненавидеть.

– Да. Но я уважаю Его Высочество. Если он, несмотря на потери своих людей и полуразрушенную родную страну, нашел в себе силы бороться за вас, значит, и я найду. Значит, это не просто так. Вы должны жить и верить в лучшее. Хотя бы ради него. Не торопите события. Все случится так, как должно. Быть может, вы что-то упустили.

Александр покачал головой. Доброта Клюдера не поддавалась никаким объяснениям, и оттого он чувствовал себя еще бо́льшим мерзавцем.

– Я доживу до казни ради него.

Аниса расплылась в благодарной улыбке.

– Спасибо. Я помолюсь за вас.

– Благодарю.

– К слову, – она посмотрела на наручные часы, – он придет с минуты на минуту. Хочет вас проведать и поговорить. Так что я сейчас вызову врача, чтобы вас проверили и подготовили.

– Ох, нет, – горько промолвил Александр, закрыв лицо рукой, – я не могу показаться перед ним после такого.

– Он не держит на вас зла.

– Зато я теперь сам на себя зол.

Отчего-то жгучие слезы наполнили глаза Александра. До этой самой минуты, пока Аниса не рассказала ему о переживаниях Клюдера, ему было невдомек, как тот старался ради него. Безусловно, он знал, что тот иногда пропадает по его делу, видится с адвокатом, ищет доказательства его невиновности. А как тяжело было заниматься этим, когда подзащитный не хотел собственного спасения и не помогал следствию! Но Саша продолжал бороться. Александр, бывало, говорил, что ценит его помощь, однако в душе до этих пор он ее совершенно не ценил. Он даже не думал о том, что такую заботу нужно ценить. И утратил всякую связь с реальностью, полностью отдавшись самобичеванию, не замечая или не желая замечать, что, несмотря на его преступления и все риски, есть на свете человек, готовый побороться за него.

И как предстать перед ним после того, как наплевал на все его старания, едва не покончив с собой? Да Александр сгорит от стыда.

И все же предстать пришлось.

Саша зашел в палату и сел в кресло справа. С минуту он сидел молча, опустив голову и почти не шевелясь. Его молчание говорило куда лучше слов, и оно же было хуже любых упреков.

– Тебе легче? – оживился Саша. – Смотрю, даже смог сесть.

– Да, мне помогли.

Саша закивал, измученно улыбаясь.

– Прости меня за то, что я сделал…

– Не стоит, – махнул Саша, не глядя на него. – Понимаю. Я подозревал, что ты думал об этом, и должен был сам предотвратить трагедию.

Его готовность взять вину на себя в том, в чем и близко не был виновен, заставила Александра окончательно растеряться.

– Порой мне кажется, что ты физически не способен меня заслуженно обвинить в чем-то.

– Я уже обвинял. Скорее даже дал слабину. Это было недостойно с моей стороны.

– Что для тебя значит делать достойные вещи?

Саша пожал плечами и усмехнулся:

– Не знаю.

– Я не заслужил такого отношения к себе.

– Дело не в том, заслужил ты или нет, а в том, как будет правильно. – Он кивнул в подтверждение своих слов и встал. – Не буду тебя беспокоить.

– Нет, что ты…

– У тебя на лице написано, как тебе стыдно.

Александр вспыхнул от смущения.

– Для меня этот суд уже дело принципа. А насчет того гада – будь уверен: ноги его не будет ни в замке, ни в больнице. Но на суд он все-таки явится. Кстати, твоя малышка сейчас на попечении моей прислуги. Она в хороших руках.

– Спасибо тебе, Саша.

Германский принц слабо улыбнулся в ответ и вышел из палаты.

45. Достать ножи

Впервые в истории под давлением мировой общественности международный уголовный суд в Гааге был вынужден сделать заседание открытым и провести его в прямом эфире. Тысячи человек собрались вдоль ограды вокруг стеклянного здания кубической формы в капкане железного каркаса в сетку, чтобы хоть на мгновение увидеть участников процесса. Но, к их разочарованию, организаторы подготовились: Александр, Саша, судьи, прокурор, адвокат, свидетели, журналисты аккредитованных каналов прибыли в здание задолго до начала процесса и зашли через разные входы с небольшой разницей во времени.

Один только Сигард был не прочь зайти через главный вход, где его со всех стороны обступили журналисты.

– Мистер Мейджерс, почему вы согласились стать адвокатом Александра Каннингема? В чем ваша выгода?

– Я азартный человек, – ответил Мейджерс с легкой улыбкой. – Вот то, что привело меня в это дело. Однако в ходе расследования я понял, что не имею права оставить его.

– Вас называют адвокатом дьявола. Что вы думаете об этом? – спросила вторая журналистка. – Вас не мучает совесть за то, что вы защищаете очевидного виновника войны и геноцида?

– Я считаю, что защита должна быть у всех, даже у дьявола, даже если он виновен. Когда добросовестные и честные адвокаты отказываются браться за такую грязную работу, всегда прихожу я. Я не брезглив и в трусости не уличен.

– Вы считаете приверженность принципам и сохранение человечности трусостью?

– Я считаю, что если ты профессионал, то имеешь достаточную выдержку, чтобы отключить чувства и заняться делом, ведь это твоя работа.

– Разве вам не жаль жертв войны и их родственников?

– Я не отрицаю того, что война была и унесла множество жизней. Это, безусловно, большая трагедия и очередной урок для нас, чтобы оставить войны позади, решая конфликты цивилизованным путем. Однако я не согласен с тем, кому приписывают всю вину.

– Вас также называют пособником войны и предателем человечества.

– Меня часто величают так же, как и моих подзащитных, однако ни убийцей, ни насильником, ни вором я никогда не был и быть не планирую.

– Это дело может стать в вашей карьере первым, закончившимся смертной казнью.

– Ну, господа, это мы еще посмотрим.

До заседания оставалось тридцать минут, но объективы камер уже были направлены на дальнюю, облицованную серыми панелями стену с голографическим голубым знаменем суда – весами внутри венка, – у которой за длинным, изогнутым дугой столом располагались пятнадцать судей в черных шелковых мантиях. За их спинами, чуть возвышаясь, стоял президиум суда, состоявший из председателя, сидевшего посередине, и первого и второго вице-председателей, сидевших по обе его стороны.

Места справа