— Очистка тюрем, ваше превосходительство, — сказал худощавый капитан.

— Но вы же подготовили свои предложения?

— Так точно. У меня три списка. Первый — немедленное освобождение. Второй — освобождение в последний момент, а третий… — капитан замолчал, выразительно вглядываясь в генерала.

— Сколько в третьем?

— Шестьдесят восемь человек.

— К повешению?

— Никак нет. Не сможем подготовить. Расстрел в поле у Холодного Родника.

— Покажите третий список.

— Для вас личный экземпляр, ваше превосходительство.

Шкуро бегло просмотрел графу «обвиняется»: участие в большевистском отряде… агитировал на митинге за комиссаров… семья прятала в хате красноармейцев… были связаны с красной разведкой, сообщали сведения, укрывали разведчиков… служил в контрразведке у красных… служил в отряде Кочубея…

— Подписывать я не обязан, но, в общем, согласен. Действуйте.

Дела были закончены, поезд командующего Кубанской армией направился в Усть-Лабу — отсюда недалеко и до Екатеринодара, где все командование, и до Кавказской, откуда можно рвануться на юг, как предложил Остроухое. Здесь оказался ставропольский прокурор Краснов, однофамилец атамана, пытавшийся добраться до Екатеринодара. Попал к ужину. Его пригласили за стол, яркий свет, закуски, штабные, адъютанты. Шкуро обещал довезти до Екатеринодара, но прокурор оказался слишком въедливым.

— Я, конечно, не поверил, ваше превосходительство, — сказал он, — однако в Ставрополе устроили бойню арестованных и сослались на ваш приказ.

— Врут, — отмахнулся Шкуро. — Я лучше вам расскажу..

— Нет, я прошу вас, Андрей Григорьич, об этом деле. Я же прокурор. Обязан разобраться.

Шкуро недовольно объяснил:

— Когда я там был, мне доложили, что тюрьма разбита на три категории: первую я приказал немедленно освободить, вторую в последний момент, а третью…

Шкуро отвел правую руку в сторону, словно отодвинул что-то мешающее.

— Как это? — переспросил Краснов.

— Ну… Вывезти. У меня и список был.

— Я сейчас принесу, Андрей Григорьич, — услужливо подскочил Аликов, а эта услуга была генералу весьма неприятна.

— Да чего там смотреть, — убеждал Шкуро прокурора. — Все подлежат военно-полевому суду.

— А вот женщина? — нашел Краснов фамилию в списке.

Шкуро взял список и приказал Кузьменко, сидевшему близко за столом:

— Господин подъесаул, спрячьте этот документ, мы произведем в Ставрополе расследование. Правда, красные его уже взяли, но это ненадолго.

Кузьменко взглянул на список и сразу увидел:

«Жители станицы Темнолесской Сергунин Матвей, его жена Сергунина Катерина, их сын 25 лет Сергунин Павел — имели связь с разведкой красных, принимали у себя разведчиков, давали сведения о войсках Добрармии и казаков. Расстрелять».

За столом шел какой-то спор, но потрясенный Кузьменко не сдержался и спросил генерала:

— Андрей Григорьич, помните деда Сергуню из Темнолесской? У него еще сын на фронте ногу потерял.

— Не помню, — ответил Шкуро резко: ишь, мол, подъесаул распустился.

Не помнит! И Лену не помнит! А она тогда навела на него наган, и палец был на спусковом крючке. Убила — чувствовала, что встретятся. И была теплая ночь в Воронеже… И как же теперь жить тебе, Коля, если ты никогда больше ее не увидишь?

XVII

Кузьменко смотрел на своего генерала, и от ноющего сердца к жаркой голове поднималось все гнусное и счастливое, все непристойное и чудесное, что связывало его с этим человеком и с той, исчезнувшей навсегда. Он бы мог убить Шкуро прямо здесь на пустынной набережной Туапсе. Но тогда бы не осталось ничего.

Такое тихое хитренькое море, словно и нет за горизонтом, на крымской земле армии, готовой вновь продолжать убийства, грабежи, пожары, развал жизни. Шкуро, поглядывая на море, разговаривал с Шифнер-Маркевичем — встретились старые соратники. Другие генералы и офицеры стояли поодаль, возле автомобилей.

— Значит, обоих нас уволил Врангель? — съехидничал Шкуро. — А наша армия-то вот она. И штандарты в Крым отправили. И сами уедем.

Он кивнул в сторону поселка, занимаемого казаками. Более пяти тысяч привели сюда, не считая беженцев, которых не счесть.

— Но что дальше будем делать, Андрей Григорьевич? Сзади Тридцать четвертая дивизия красных, и к ней, по некоторым данным, придан эскадрон конницы Буденного.

— Они после таких боев не скоро соберутся. С Сочинским Комитетом Освобождения у нас перемирие. Так что отдыхай, Антон Михайлович, и за морем посматривай. Вдруг господин барон о нас вспомнит.

Шкуро зашагал к своему автомобилю. На ходу кивнул Кузьменко: «За мной, Коля». Возле автомобиля ждал Остроухов, оказавшийся вдруг одним из самых приближенных к генералу людей. Сели втроем, Шкуро, конечно» впереди. Дорогу указывал Остроухов. Остановились у крепкого каменного дома с плоской грузинской крышей. Их ожидал хозяин грузин с аккуратными усами и мудрыми глазами. Его звали Арчил. На столе — густое красное вино и лепешки.

— Рассказывай, Арчил, — сказал Остроухов. — Это те люди, которые все возьмут и да все заплатят. Сколько в Сочи товара?

— В этом году мало. В мирное время по пятьсот тысяч пудов собирали. Сейчас хорошего едва двести, может, двести пятьдесят. Общественный Комитет выпустил боны на табак по двадцать пять, сто и двести пятьдесят руб.

— Это разговорчики, — сказал Шкуро. — Весь табак наш. Ты, Арчил, вместе с моими людьми немедленно едешь в Батум и Сухум, собираешь шхуны, катера… Все, что можно.

— Из расчета на двести тысяч пудов, учитывая разный тоннаж более пятисот судов. И лодки в ход пойдут, и пароходы. Я этим занимался. Главное до Батума, а там кое-что перегрузим. На океанские.

— Упаковка на складах крепкая? — спросил Шкуро.

— Специалисты. Живут этим, — ответил Остроухов.

— Итак, операция начинается, — подытожил Шкуро. — Сегодня уезжают Арчил и Кузьменко с казаками.

— Мне тоже следует поехать, — сказал генерал Остроухов. — Шкипера меня хорошо знают.

— А как же склады? — переспросил Шкуро.

— Войдете в Сочи, поставьте охрану и ждите нас.

Генерал согласился.

Расходились в разные стороны, Шкуро подозвал к своему автомобилю Кузьменко и сказал так, чтобы не слышал больше никто:

— С этих двоих глаз не спускай и слушай все разговоры. Это, Коля, не водочный завод, а не меньше ста миллионов фунтов. В Европу едем.

Следующим утром Шкуро приказал денщику аккуратно побрить и причесать его, позавтракав с Шифнером и адъютантами, и пригласил их вновь на набережную, откуда открывался вид в сторону Сочи. Погода та же пляжная, игрушечная. Генерал навел бинокль на Лазаревну, опустил и сказал Шифнеру: